Сонечка страшно обрадовалась, что они смогут поехать на Кавказ. Собственно, это был их первый отпуск с выездом в тёплые края, к морю. Со свойственной ей импульсивностью она тут же стала рыться в шкафу и чемоданах, покоившихся на гардеробе, отбирая наряды. Стала примерять купальники, которых оказалось целых четыре.
На третий день под вечер подполковник Коновалов вызвал Виссариона к себе.
-Поздравляю! – произнёс он торжествуя. – Операция прошла блестяще. Все четверо преступников задержаны. Ещё накануне мы знали, кто эти двое с “р-р-р”, – очень похоже изобразил парторг ночного оратора._ Его подельник тоже был известен, так что взять их не составило труда. А сами похитители арестованы прямо с поличным. Представляешь, – подполковник даже разволновался, – почти пятьдесят килограммов золотого песка! И И по хитрому так разложили по чемоданам и сумкам, чтобы не бросалась в глаза тяжесть. Мы прихватили голубчиков, когда они передавали часть металла приезжим. Так что, как говорят в математике, что и требовалось доказать. – Подполковник энергично ходил по кабинету, всё ещё переживая происшедшее на теплоходе. – А эти похитители, каковы? – снова заговорил он.- Касаевы , хрен бы их взял! Она работала шлихообогатительной установке, а он на прииске “Комсомолец”. Бывал в Сусуманском районе? Нет? О-ох, там богатейшее золото в Чай-Урьинской долине. Как и вашей Омчакской (“Не забыл ещё, откуда меня перевели”,- подумал Кудряшов). Так вот, эти Косаевы несколько лет похищали золото и прятали, знаешь где? На самой ШОУ! Вот ведь, суки, догадались! И никому и в голову не пришло бы там искать. Касаевы сразу во всём признались. Надеются, что за явку с повинной им смягчат приговор. А какого хрена эта явка с повинной? Мы их взяли тёпленькими…
А Виссарион с ужасом смотрел на подполковника и почти не понимал, о чём тот говорит. Фамилия “Касаевы” была ему знакома. Только он вначале никак не мог вспомнить, где он её слышал. Совсем недавно… И вдруг услышал голос Сонечки, которая щебетала о том, что Касаевы приглашают их в гости куда-то под Грозный. Она ещё удивлялась, зачем им столько вещей? Ведь уезжают не навсегда…
-Скажите, товарищ подполковник, а как их зовут, этих Касаевых? – спросил Кудряшов, холодея, но всё же ещё на что-то надеясь.
-Как зовут? -переспросил Коновалов. – У них какие-то мудрёные имена. Его попроще зовут… Марат. А её… То ли Изабелла, то ли… Впервые услышал такое имя. Кавказцы, одним словом.
Виссариона так и подмывало подсказать – Арабелла. Он и сам запомнил это имя, потому что никогда раньше не встречал такого. Но промолчал и с постной миной попросил разрешения идти.
– Да-да, иди! – весело разрешил Коновалов. – Счастливого вам отдыха. Ты его заслужил, старший лейтенант. Вернёшься, подумаем об очередном звании. Ну, ладно. Будь здоров! – и пожал Кудряшову руку.
В последние дни Сонечка была беззаботно весела. Она встретила мужа счастливым смехом и отличным ужином. Но Кудряшов ел без аппетита и, сославшись на головную боль и усталость, предложил пораньше лечь спать. Сонечка и этому была рада, потому что они никогда не засыпали просто так. Однажды, когда он, за что-то рассердившись на неё, сразу отвернулся к стенке, она стянула с него одеяло и гневно спросила:
– Ты что, пришёл домой спать?!
Это было так неожиданно трогательно, и обиженная Сонечка была прелестна, что Виссарион расхохотался и после этого никогда не нарушал неписанный закон.
А сегодня не хотелось ничего. Ему было страшно. Он чувствовал, что история с Касаевыми каким-то образом коснётся грязным краем и их, и им ещё долго придётся отмываться.
Так случилось.
На следующий день Кудряшову позвонил следователь по особо важным делам майор Таиров и предложил зайти.
– Началось…- с упавшим сердцем подумал Виссарион и пошёл на первый этаж в следственный отдел.
– Постучавшись и слышав “да-да, входите”, он открыл дверь и застыл на пороге. У стола следователя на жёстком стуле с прямой спиной сидела… Сонечка.
– Ты что тут делаешь?! – невольно вырвалось у Кудряшова.
– Да вот, вызвали… Прямо с работы… – она была до смерти напугана. На враз пожелтевшем лице за припухшими от слёз веками совсем не было видно глаз.
– Да как вы смеете? Она же моя жена! – закричал Кудряшов, готовый с кулаками набросится на следователя. Но тот отрезвил его:
-Ваша жена укрывала опасных государственных преступников. Так что, товарищ… да, пока ещё товарищ старший лейтенант, поубавьте эмоции и садитесь. Будете отвечать на мои вопросы. Имейте в виду, что все записывается на магнитофонную ленту и ведётся протокол допроса, – и он взглянул в угол кабинета, где сидел хорошо знакомый Кудряшову младший лейтенант, с интересом наблюдавший эту сцену.
Закончив протокольные формальности, майор спросил.
– Где вы находились… – и назвал даты.
– Я плыл на теплоходе “Смольный”. Билет предъявлен в бухгалтерию. Можете проверить. – с вызовом ответил Виссарион, не отводя глаз от Сонечки, которая при каждом слове следователя испугано вздрагивала и, казалось, пыталась вдавиться в спинку стула.
– И проверим, – невозмутимо констатировал Таиров. – Впрочем, мы сейчас проверяем, правду ли говорит ваша жена Софья Алексеевна Ким. А, кстати, почему вы на разных фамилиях? – полюбопытствовал он.
– Это, извините, не ваше дело, – у Виссариона вновь вздыбилось всё внутри.
– Вы не думайте, Кудряшов, что я спрашиваю о фамилиях из праздного любопытства. Будь вы законопослушными гражданами, зовитесь хоть валенком, никто бы ничего вам не сказал. Но здесь,- длинным, видимо, специально отращиваемым ногтем на мизинце, он почесал ноздрю и продолжил,- но тут мы должны учитывать каждую мелочь. Нет ли какого злого умысла в том, что вы не стали менять фамилию? – Он посмотрел пронизывающим взглядом на Сонечку, отчего та ещё больше сжалась.- Может, вы и тогда уже задумывали какую-нибудь авантюру.
– Послушайте, майор, – вскочил с места разъярённый Виссарион. – Я пока такой же сотрудник милиции, как и вы. И я не позволю так разговаривать ни со мной, ни с моей женой! Спрашивайте по существу, а если нет вопросов, то позвольте уйти. Нам очень некогда. Мы собираемся в отпуск.
Кудряшов понимал, что его слова звучат довольно глупо в такой ситуации, но ему хотелось показать этому напыщенному индюку абсурдность его обвинений.
– С отпуском придётся повременить, – с издевкой проговорил Таиров. – Вас мы пока… – он сделал многозначительную паузу и повторил, – пока отпускаем по подписке, а вот вашу супругу вынуждены будем препроводить в КПЗ.
– Вы не посмеете! – тут уж Виссарион не выдержал и бросился на майора. Но помешал массивный стол, а сзади стал руки писарь выворачивать.
Высвободиться и откинуть младшего лейтенанта, да так, что тот грохнулся о стулья, было делом нескольких секунд. Виссарион отряхнул китель, будто от налипшей грязи, и со злостью посмотрел на перепуганного Таирова:
– Ты много на себя берёшь, скотина! – и подойдя к Сонечке, ласково погладил её по голове.
– Не бойся, он тебе ничего не сделает, – и ещё раз посмотрел на следователя. – Подожди здесь. Скоро я за тобой приду.
Выйдя в коридор, он бегом кинулся на третий этаж и, запыхавшись, остановился лишь у дверей парткома. Коновалов был у себя. Кудряшов без всяких предисловий, волнуясь, рассказал о том, что произошло в кабинете следователя. Секретарь парткома поморщился то ли от неправомерных действий Таирова, то ли оттого, что ему приходится влезать в это дело, но всё таки взял трубку и, найдя в списке на столе под стеклом нужный номер, позвонил.
– Подполковник Коновалов говорит. Что у тебя там с Кудряшовым? Да-да, с старшим лейтенантом и его женой. Та-к, та-к, – изредка кивая головой, слушал он объяснения следователя. – Ну хорошо, – наконец тяжело вздохнул подполковник. – Ты измени меру пресечения. Пусть оба дадут подписку о невыезде. Старший лейтенант – наш работник, а потом учти, что это он дал первый сигнал о золотишниках. Ну, конечно, основную операцию разработал я, но Кудряшов… В общем, сделай так, как я сказал. Хорошо,- и слабо рассмеялся, – под мою личную ответственность. – Положив трубку, Коновалов прикрыл глаза, долго двумя пальцами мял переносицу, будто не спал несколько ночей. Закончив это занятие, он с удивлением взглянув на Виссариона: “Мол, ты ещё здесь?” – Иди, забирай свою ену, но с отпуском повремени…
-Спасибо, Энгельс Викторович, – кажется впервые назвав подполковника по имени отчеству, Виссарион поспешил к выходу.
– Ты слышал, – остановил его голос Коновалова, – под мою ответственность…
Кудряшов благодарно кивнул и быстрым шагом направился в кабинет следователя.
Дома Сонечка долго не могла успокоиться. Она то плакала, то смеялась. Но смех был на грани истерики.
Как же так? – всплескивала она своими маленькими пухлыми ручками. – Неужели Белка и Марат могли сделать такое? А что им за это будет, как ты думаешь? По вашим милицейским законам…
– Почему по нашим? – возмутился Виссарион. – Эти законы нашей страны, и перед ними все равны. Преступил? – Получай по заслугам! А Касаевым корячится ой-ей-ей… За такое количество золота… В лучшем случае – пятнадцать лет, а так – вышка.
– Ты что? – в округлившихся, насколько это было возможно, глазках Сонечки вспыхнул ужас. – Как вышка? Ведь…а ведь…Белка беременна. Уже четвёртый месяц…
– Ну и что? – Родит, а потом к стенке.
Сонечка с испугом отпрянула от Виссариона.
– Как ты можешь спокойно говорить о таких вещах? Это же человеческие жизни! И что такое золото по сравнению с ними? Мёртвый металл, приносящий лишь горе.
– Если бы приносил лишь горе, как говоришь ты, так за него люди бы не давили друг друга и не стремились украсть, как эти Касаевы. Да я бы всех этих ворюг к стенке и из автомата. Весь магазин… тра-та-та-та-та И рука бы не дрогнула.
– И в беременных женщин?
– И в них бы тоже. Ведь родят таких же бандитов…
– Какой ты, оказывается, жестокий…- во всей маленькой фигурке Сонечки Виссарион почувствовал отчуждение. Такое было впервые. И это ещё более подхлестнуло его.
– Да не только их. Всех антисоветчиков, диссидентов, как их сейчас называют, да некоторых писак, журналистов.
– А если они говорят и пишут правду? Правду, которая не нравится тем, кто для своей выгоды чёрное называет белым, а белое – чёрным? Мне кажется, что ты во многом заблуждаешься, Висик. Вот и тогда в разговоре с дядей Федей… Ведь ты же сам понимал, что неправ. По крайней мере, так мне показалось.
– Если кажется, то перекрестись! – окончательно прорвало Кудряшова. – И перестань меня называть Висиками – Писиками! Надоело!
Почувствовав, что переборщил, он с испугом взглянул на жену, думая, что сейчас та разразится рыданиями и успокоить её будет нелегко. НО глаза Сонечки были сухими. Она вся напряглась. Каждая жилка в ней дрожала, готовая вот-вот оборваться. НО когда заговорила, голос её был спокойным. Почти споскойным.
-Знаешь, у врачей от постоянного общения с больными, с их хворями с годами притупляется острота восприятия чужих страданий. И их нельзя винить за это. Не будь такого… иммунитета, что ли, они бы не выдержали и все посходили с ума. Вот и у тебя так, Виссарион. Постоянная работа с заключёнными очерствила твою душу. А общение с подобными ограничило твой кругозор. Только не обижайся. Но это же действительно так. Ты каждый день слышишь одно и то же от каждого находящегося рядом. Может, они и не думают так, но говорят, потому что надо так говорить. А ты же у меня честный. Ты всё принимаешь за чистую монету. Веришь. Понимаешь, в е р и ш ь ! И это не вина твоя, а беда. Чем сильна религия? Любая – христианская, буддийская или ещё какая… Тем, что её проповедуют ВЕРУЮЩИЕ! Они слепо верят в свои догмы и не признают инакомыслия. Вот так же и у вас, коммунистов. С той лишь разницей, что большинство делают вид, что верят, а на самом деле приспосабливаются. А таких как ты мало. Отчего мало? Ты ВЕРИШЬ, и потому поступаешь так, как поступаешь. И за это я тебя люблю. За честность. Что ты так смотришь на меня? Разве я не права? Знаешь же, что права, только признавать это нелегко.
– Да нет! Я смотрю, откуда у меня такая умная жена?.. – с искренним изумлением проговорил Виссарион.
– А ты всегда думал, что дурочка, да?.. И в самом деле дурочка. Верю всем безоглядно… И всё равно Касаевых жалко… Особенно Белку… и ребёнка… А что с нами будет? И что мы сделали? Разве нельзя принимать друзей?
– Однажды мне на подобные вопросы ответили: нельзя терять революционной бдительности. Враги и их пособники повсюду.
– И дети врагов народа тоже, да? Значит меня тоже к стенке и из автомата тра-та-та-та… – и она заплакала. Не зарыдала, а заплакала, как плачут дети – жалобно и с обидой.
Виссарион, стоявший у окна и хмуро глядевший за тем, как внизу во дворе милиционер сгоняет со скамейки у жилуправления двоих мужиков, уютно устроившихся с бутылкой и закуской на расстеленной газете, резко обернулся и, увидев плачущую Сонечку, подскочил к ней и обнял за плечи.
– Ну что ты, дорогая, такое говоришь? Всё будет хорошо, вот увидишь. Помурыжат нас с недельку и выяснят, что мы тут ни при чём. Поедем на Чёрное море, меня, кстати, спрашивали, не возьму ли я горящие путёвки в пансионат или санаторий? Вот и отдохнём от всей этой чертовщины.
Виссарион уговаривал Сонечку, как ребёнка, недоумевая, как это в одном человеке может сочетаться такая мудрость и бесхитростность, успокаивал, говорил ласковые слова, а у самого в душе росла тревога. Уж он-то знал , что у них в органах, так бысто дела не делаются, и в лучшем случае через полгодика они смогут свободно вздохнуть, и то, если их найдут совершено невиновными. А такого не будет. Раз в них вцепились, пощады не жди. Виноваты они или нет. Всё едино. И он решил, чтобы Сонечка взяла отпуск. Таким образом она избежит кривотолков на работе, а они посидят дома, может быть, съездят на своё северное море в бухту Гертнера или сходят по грибы. Да и жимолость, царская ягода, поспела , и голубика… Наберут – варенья наварят. За этими планами Сонечка успокоилась и даже немного повеселела.
А назавтра её вновь вызвал Таиров. Он мстил Кудряшову. И каждый раз задавал один и тот же вопрос: “Почему вы не сообщили в органы о том, что Касаевы похитили золото?”
– Но ведь я не знала ни о каком золоте… – недоумённо пожимала плечами Сонечка.
Но на двадцатый раз она уже готова была впасть в истерику: только подходила к кабинету Таирова – её уже начинало колотить. Но следователь каждый день монотонно и занудливо спрашивал: “очему вы не сообщили в органы о том, что Касаевы похитили золото?” – и добавлял: “Сколько они пообещали вам золота или денег?”
Какие тут ягоды-грибы и прогулки на море! Таиров мог вызвать в любую минуту.
Сонечка уже пожалела, что взяла отпуск, думая, что с работы будут не очень-то вызывать. Но она ошиблась. И после отпуска не каждый день, но всё равно часто ей приходилось отпрашиваться в милицию. Начальник отдела да и сотрудники косо поглядывали на неё – кому приятно, чтобы в их коллективе работал человек, подозреваемый в хищении золота. Теперь её не посылали в командировки на золотодобывающие предприятия.
Месяца два такой жизни совершенно изменили обоих – и Сонечку и Виссариона. Оба стали дёрганными, раздражительными и нелюдимыми. Да, между собой теперь общались меньше, потому что каждый разговор сводился к злополучной теме. Они не ругались, но прежнего тепла уже не было.
