Глава восьмая
Война шла на убыль. Да, собственно, это уже была не война, а позиционное сиденье в окопах и ленивые перестрелки. Как сказал поэт, «что толку в эдакой безделке». И американские самолеты перестали нахальничать, потому что в небе наконец-то появились истребители с корейскими опознавательными знаками.
Когда впервые над Пхеньяном завязался воздушный бой, Ен Тхя ворвался в комнату, где полковник сидел над бумагами.
– Наши! Наши самолеты появились! – закричал он срывающимся голосом.- Сейчас, там, – он показал в потолок, – уничтожают американцев!
– Не ваши, а наши, – усмехнулся Колокольцев.
– Ну, да, самолеты ваши, но летчики наши, – не унимался юноша.
– Это еще как поглядеть. Если Ли Си Цын – кореец, то это ваш летчик, – и весело рассмеялся своей шутке.
Помрачнев, Ен Тхя вышел и уже не смотрел в ночное небо, где изредка слышалось потрескивание пулеметов.
А через несколько дней Колокольцев приказал ему:
– Быстро в машину. Здесь неподалеку сбили американского аса, генерала Дина. Надо быть при его допросе…
Они подоспели вовремя. В просторной штабной землянке на скамье у стены сидел понурившись американский летчик. Во время приземления с парашютом он ударился коленом и сейчас потирал ушибленное место сквозь комбинезон. Генерал был спокоен, но в его глазах проскальзывала растерянность. Он мельком взглянул на вошедших Колокольцева и Ен Тхя, и тут же хитро прищурился, остановив взгляд на полковнике.
– Это тот летчик, который меня сбил?
– Нет, нет, это наш гость… журналист из советской газеты, – ответил корейский генерал, хоть и со страшным произношением, но все же по-английски.
– А где тот, который… Покажите мне его.
Генерал кивнул стоявшему у входа майору. Тот скрылся и через минуту вернулся в сопровождении молоденького корейского летчика.
– По вашему приказанию явился! Капитан Ким Нам Вон!
– Вот он сбил вас, – с явным удовольствием констатировал корейский генерал.
– О, ноу-ноу! – рассмеялся генерал Дин. – Когда тот заходил мне в хвост, я ясно слышал русский мат. И голос у него был хриплый и низкий, не то что у этого цыпленка. Не надо меня унижать ложью. Мне и так тошно. Пусть он уйдет, – и красноречиво махнул молоденькому капитану.
– Так кто же сбил генерала Дина? – озадаченно спросил Ен Тхя, когда они с полковником вышли из штабной землянки.
– Все тот же Ли Си Цын, – вновь рассмеялся Колокольцев. – Да пойми ж ты, нашим нельзя летать за линию фронта, если собьют, тогда не избежать международного скандала. А здесь мы как у себя дома. Летаем и сбиваем, в том числе и генералов. Уразумел? Ничего, не расстраивайся. Скоро появятся и ваши соколы. Закончат учебу и – сюда. Говорят, они хорошие парни. Отчаянные. Люблю таких. Вот, как ты. Здорово напугал тогда тех пятерых простым автоматным диском. И как это у тебя ловко получилось: выхватил диски и орешь: «Ложись!» А потом такое загнул, так даже у меня не всегда получается, – и полковник покатился со смеху. – Вот война закончится, а это уже недолго ждать, заберу-ка я тебя в Москву. Будешь там учиться и станешь у себя после большим человеком. Буду к тебе на прием заранее записываться, – и Сергей Макарович по-отечески похлопал юношу по плечу.
А Ен Тхя подумал: «Что они все хотят забрать меня с собой? Никуда я с родины не поеду. Хотя учиться в Москве… Это моя мечта»…
И вскоре эта мечта начала сбываться.
Но прежде чем это произошло, случилась неприятная история. Ен Тхя приказали явиться срочно в одно из немногих уцелевших зданий в центре города. Раньше здесь размещался Государственный банк. Это было недалеко от домика дяди, и юноша часто проходил мимо, каждый раз дивясь мощи этого сооружения. Вот и сейчас, подходя к нему, он подумал, что только такие каменные глыбы, поставленные друг на друга, могли уцелеть – ведь кругом были сплошные руины.
У входа суровый часовой, выслушав юношу, вызвал дежурного офицера. Тот удостоверился, что Пак Ен Тхя тот самый за кого себя выдает, повел капитана вовнутрь, но отчего-то в подвал, из темного зева которого пахнуло холодом и сыростью. Постучав в одну из дверей, дежурный легонько подтолкнул Ен Тхя в комнату и тут же ушел в темноту. В помещении, куда ступил юноша, было чуть светлее – окно сантиметров на тридцать поднималось над землей. За столом, напротив двери, сидел человек, разглядеть которого не было возможности. Наверное, так и было задумано. Сидевший заговорил:
– Я знаю, что вы прилично говорите по-русски, потому обойдемся без переводчика.
Юноше ничего не оставалось, как согласиться.
– Садитесь, капитан. Разговор предстоит долгий. Да и в ногах правды нет.
Ен Тхя сел на единственный, как он разглядел, стул перед столом.
– Скажите, капитан, какие у вас отношения с полковником Колокольцевым?
– Очень хорошие, – юноша даже пожал плечами, что, мол, иначе не могло и быть. – Он хороший, добрый человек. Ко мне относится, как к родному.
–Отлично! – чему-то обрадовался незнакомец. – И вы нередко ведете с ним откровенные беседы.
Ен Тхя стала раздражать какая-то обтекаемая манера разговаривать человека-невидимки.
– А почему я должен отвечать вам? Кто вы такой, что спрашиваете о полковнике Колокольцеве?
– Потому, капитан, что вы в смерше… Не знаете, что это такое? Это советская военная контрразведка. Расшифровывается как смерть шпионам. Теперь ясно, почему должны отвечать мне и говорить только правду?
Сердце Ен Тхя сжалось от чувства опасности, как бывало, когда в ушах свербила сирена воздушной тревоги. От своего полковника он слышал несколько раз о смерше и знал, какая это страшная западня. «Попадешь туда – не выпустят. Что-нибудь да пришьют», – говорил Колокольцев и смачно добавлял что-либо из своих любимых выражений. И еще припомнились юноше в эту минуту слова дяди. В тот вечер, когда он очень поздно вернулся из КГБ и рассказал о том, что произошло, дядя сказал запомнившуюся фразу: «В таких учреждениях лучше всего говорить, что ничего не знаешь. И сам цел будешь и других не подведешь». Поэтому на дальнейшие вопросы контрразведчика он, присмирев, отвечал односложно: «Нет… не знаю… ничего не слышал и не видел».
Но у опытного сотрудника смерша было недюжинное терпение. Он отвлекался от основной темы допроса, рассказывал смешные истории, хохотал и вдруг, как бы невзначай, ронял вопрос: «А что говорил Сергей Макарович по поводу участия наших, советских летчиков в корейской войне?» или «а Колокольцев говорил вам, что советские летчики летают под корейскими фамилиями типа Ли Си Цын?»
– Нет, товарищ полковник мне ничего никогда не говорил о советских летчиках. А про Лисицыных я только сейчас от вас услышал, – отвечал Ен Тхя, стараясь выглядеть простодушно-правдивым.
– А вот вы вместе с полковником присутствовали при допросе американского летчика, генерала Дина. Так что говорил Колокольцев, когда вы возвращались к себе? Ведь вы тоже не поверили, что такого аса мог сбить молокосос-капитан, которого старались подсунуть генералу, – и контрразведчик залился громким хохотом.
– Да, товарищ полковник тогда сказал, что зря американский генерал сунулся на нашу сторону, – подкупленный искренним, как ему показалось, смехом собеседника Ен Тхя несколько расслабился. – А тут советские летчики – хозяева неба. Да-да, он так и сказал – хозяева…
Поняв, что сболтнул лишнее, юноша прикусил язык, но было уже поздно.
– Ага! – мертвой хваткой вцепился контрразведчик в промашку Ен Тхя. – Значит, говорил о советских летчиках твой полковник, значит, ты мне врал! Давай, выкладывай все, как было! Все равно не спасешь этого отставного полковника. Он сам во всем признался. А разговор с тобой – это лишь проформа, – прибегнул к обычной уловке следователей допрашивающий. Но юношу можно было поймать на любой крючок, причем без всякой наживки. И он сник, понимая, что попался в лапы хищника. Теперь мучил лишь один вопрос, выпустят его из этого подвала или тут же расстреляют?
Но к изумлению и радости Ен Тхя, после того как он поставил свои подписи под страницами, заполненными контрразведчиком, и обязался никому не говорить о посещении подвала и разговоре там, его отпустили. Не веря себе, он очутился на свежем воздухе, наполненном солнцем и свободой. Впервые он почувствовал такое ликование, когда узнал о присвоении отцу-сталевару звания Героя Труда и о восстановлении его самого председателем ячейки Союза демократической молодежи. И вот сейчас…
В самом лучшем настроении он вернулся в городок советников и вбежал на крыльцо. Полковник был дома. Он сидел за столом и… пил водку, ничем не закусывая. Перед ним стоял граненый стакан и опорожненная бутылка. Он откупоривал вторую в тот момент, когда вошел Ен Тхя. Такого с Колокольцевым никогда не бывало. Приложиться к чарочке тот любил, но в теплой компании, а в одиночку не пил никогда. Сергей Макарович посмотрел на вошедшего юношу тяжелым взглядом из-под набрякших век и коротко произнес:
– Садись, потолкуем… – Налив полный стакан из новой бутылки, он в несколько крупных глотков осушил его. Крякнув и отерев губы рукой, поднял помутневшие глаза на Ен Тхя.
– Ты где был? Так где ты все-таки был? – повторил свой вопрос Колокольцев, внимательно разглядывая на свет прозрачную жидкость в стакане, чтобы не смотреть на Ен Тхя.
– Меня вызывали в смерш, – выпалил юноша, тоже не глядя на полковника, чтобы не видеть, как тот побледнеет, растеряется, испуганно вскочит.
Но Сергей Макарович и бровью не повел, будто переводчик поведал, что сходил в туалет.
– И что они у тебя там выпытывали? Или, может, тебе запретили об этом распространяться? – криво усмехнулся полковник.
– Спрашивали о вас, – опустив голову, глухо произнес Ен Тхя.
– А что именно, если не секрет?
– Рассказывали вы мне или нет о советских летчиках, которые летают у нас, о генерале Дине тоже спрашивали…
– И что же ты? Выложил все как есть?.. Как тогда о переводчике генерала?
– А тот сказал, что все равно все знает о вас, что вы говорили… Даже о Лисицыне знает… – еще тише сказал юноша и впервые поднял на полковника глаза, надеясь увидеть на лице того обычную, чуть насмешливую улыбку, как у любящего отца, разговаривающего с сыном, но наткнулся на холодный чужой взгляд серых, отливающих сталью глаз.
– Что-то не пойму я тебя, капитан. То ли ты на самом деле дурак, то ли прикидываешься? Я знал, что тебя вызвали в смерш, знал о чем там пойдет речь. Только вот не знал точно, как ты поведешь себя. А впрочем, мог бы и догадаться. Все не выходит из головы, с каким жаром ты тогда продавал своего товарища. Ты же знаешь, что после того, как продал Сона, его отчислили от генерала и послали на передовую.
– Но ведь это тогда у Сона шутка! – заволновался Ен Тхя.
– Шутка шуткой, а полковник Синтяев расстарался. Да и своего переводчика выгнал. Вот так оборачиваются порой шуточки. А, может, ты скажешь, что тоже пошутил, рассказав обо мне в смерше?
– Это не шутка, товарищ полковник. Как мне сказал товарищ контрразведчик, вы выдали государственную тайну. А это как измена родине. Вы…
Полковник Колокольцев не дал ему договорить. Он вскочил, опрокинув стакан, из которого по столу растеклась вся водка. Лицо его стало багровым, глаза превратились в щелки.
– Пошел отсюда на… – полковник начал было одну из своих тирад, но от ярости задохнулся. Уже в дверях Ен Тхя услышал тихий и спокойный голос Сергея Макаровича:
– Лучше бы нас с тобой убили тогда, на холме…
… К вечеру за полковником Колокольцевым приехали лейтенант и два автоматчика.
