Владислав Хан
Источник: http://koryo-saram.ru/n-a-samojlov-vy-strely-an-chun-gy-na-v-harbine-vzglyad-iz-rossii/
К этому событию предлагаю статью Н. А. Самойлова «Выстрелы Ан Чун Гына в Харбине. Взгляд из России»:
26 (13 — по старому стилю) октября 1909 г. на перроне харбинского вокзала корейский патриот Ан Чун Гын (1879—1910) смертельно ранил известного японского государственного деятеля Ито Хиробуми, занимавшего в течение нескольких лет должность японского генерального резидента в Корее, которую он оставил незадолго до трагического происшествия. Участники корейского национально-освободительного движения считали выстрелы, прозвучавшие в Харбине, актом возмездия за агрессивную экспансионистскую политику, которую осуществляла Япония в Корее в те годы и проводником которой был князь Ито.
Существенно, что в то время полоса отчуждения КВЖД в соответствии с российско-китайскими соглашениями находилась под юрисдикцией России, и российские представители осуществляли там полицейские и даже судебные функции. Поэтому Ан Чун Гын был арестован и предварительно допрошен именно российскими властями. Выстрелы Ан Чун Гына прозвучали как раз в тот момент, когда должны были начаться переговоры между Ито Хиробуми и российским министром финансов В. Н. Коковцовым, а российская сторона возлагала на эти переговоры большие надежды. Таким образом, рассматриваемое событие задевало интересы не только Кореи и Японии, но и России.
К сожалению, этот важный эпизод подробно не рассматривался в отечественной научной литературе. Определенное внимание было уделено ему лишь на страницах книги Б. Д. Пака, посвященной истории корейцев в России1. Однако указанный автор не привлекал материалы, хранящиеся в Российском государственном историческом архиве в Санкт-Петербурге.
Между тем в контексте данной проблемы представляются существенными два вопроса: 1) как российская сторона провела предварительное следствие; 2) какой оказалась реакция России на этот террористический акт. Источниками по первому вопросу могут служить материалы предварительного следствия, хранящиеся в Российском государственном архиве. Второй вопрос может быть освещен на основе анализа газетных и журнальных публикаций, появившихся сразу же после выстрелов Ан Чун Гына, так как практически все значительные периодические издания в России откликнулись на это трагическое событие.
Момент покушения был описан в русских источниках неоднократно, но участники событий были настолько ошеломлены происшедшим, что не всегда могли воспроизвести весь ход событий в деталях, порой возникали расхождения в описаниях. Многие газетные публикации изобиловали неточностями ввиду того, что их авторы не присутствовали на вокзале и составляли заметки с чужих слов. Поэтому настоятельно необходимо обратиться к свидетельствам оче-видцев.Вот как описывал случившееся в своих мемуарах человек, стоявший в тот момент ближе всех к Ито Хиробуми — министр финансов В. Н. Коковцов:
Я собирался было отойти в сторону, чтобы дать ему более свободное место пройти к своим соотечественникам, как в эту самую минуту около меня раздалось несколько — три или четыре глухих ударов, как бы хлопушки, и князь Ито стал падать на меня. Я не успел поддержать его вполне, и он упал бы на пол, если бы не подбежал следовавший за мной по пятам мой курьер Карасев, который поддержал его вместе со мной. Раздалось еще несколько выстрелов, толпа ринулась в сторону стрелявшего, адъютант генерала Пыхачева ротмистр Титков сбил его с ног и сдал чинам жандармского полицейского надзора дороги2.
Важные детали происшедшего содержатся в показаниях фотографа Зуева, производившего в тот день съемки на вокзале Харбина и хорошо видевшего момент покушения3. Однако, когда прозвучали выстрелы, Зуев от неожиданности растерялся и не успел щелкнуть затвором своего аппарата. По его словам, Ан Чун Гын проявил удивительное самообладание. Выстрелив два раза в Ито Хиробуми, он круто повернул влево и подряд несколькими выстрелами ранил японского консула Каваками, начальника службы движения Южно- Маньчжурской железной дороги Танаку и секретаря министерства Императорского Двора Мори.
Фотограф обратил внимание на то, что Ан Чун Гын переводил пистолет с одного японца на другого, минуя русских сановников и явно не желая, чтобы его пули случайно задели кого-либо из них. Рука его при этом оставалась абсолютно твердой. Газета «Харбинский вестник» указывала, что «малейшее дрожание руки, колебание дула револьвера могли иметь роковой исход для статс-секретаря Коковцова»4, однако этого не произошло во многом благодаря само-обладанию самого Ан Чун Гына.
Определенную роль в том, что никто из русских не пострадал, сыграли и особые разрывные пули, специально приготовленные корейскими патриотами для совершения этой акции. Прокурор Пограничного окружного суда К. К. Миллер, руководивший следствием по этому делу, в своем отчете от 14 октября (старый стиль) 1909 г. сделал вывод о том, что все выпущенные Ан Чун Гыном пули «благодаря сделанным на них нарезкам, обратившим их в разрывные, остались в теле пострадавших;в противном же случае, то есть если бы эти пули не были разрывными, то они, ввиду близости расстояния, на котором производились выстрелы, произвели бы, без сомнения, сквозные поражения, а, следовательно, те из них, которые были направлены в князя Ито, несомненно, попали бы, пройдя навылет, в шедшего рядом с князем статс-секретаря Коковцова»5.
Таким образом, из показаний русских свидетелей и проведенного следствия становится очевидным, что и при подготовке, и в момент самого покушения Ан Чун Гын думал о том, как не нанести вреда никому из российских подданных.
Прокурор Пограничного окружного суда изложил в своем отчете подробности задержания и допроса террориста. В отчете отмечались решительность и самообладание Ан Чун Гына. Говорилось, что он продолжал стрелять в японских должностных лиц даже будучи прижатым к земле русскими офицерами, пытавшимися его задержать. Первым к стрелявшему бросился начальник железнодорожного полицейского управления КВЖД ротмистр Никифоров, но «вначале, ввиду значительной, должно быть, физической силы злоумышленника, не смог с ним совладать» 6. Ан Чун Гын явно не хотел сдаваться живым и, как отмечает прокурор, «боролся с громадным ожесточением, и можно думать, что целью было желание пустить последнюю оставшуюся в револьвере пулю — в себя, такие по крайней мере движения (по направлению к себе) он пытался делать вооруженной рукою во время борьбы» 7.
На все 7 выстрелов Ан Чун Гын употребил не более 30—40 секунд. Во время следствия все отмечали, что он был великолепным стрелком.
Следствие было начато уже через 10 минут8. Доставленный в дежурную комнату на вокзале Ан Чун Гын был вначале сильно возбужден, но вскоре пришел в себя и через переводчика стал давать показания о своей личности и мотивах преступления. Узнав через 20 минут, что князь Ито скончался, он упал на колени перед иконами и стал молиться (в ходе следствия выяснилось, что Ан Чун Гын был католиком). Переводчик объяснил, что он благодарил Бога за то, что ему удалось довести свою миссию до конца.
После этого Ан Чун Гын успокоился и стал давать четкие показания, возбуждаясь лишь в те моменты, когда он говорил о мотивах своего поступка, с гордостью в голосе заявляя, что он отомстил за свою родину. Дознание проводил мировой судья 8-го участка г. Харбина Стразов под наблюдением и руководством прокурора Пограничного окружного суда Миллера и при участии товарищей прокурора Державича и Иванова. При обыске у Ан Чун Гына обнаружили «1 рубль денег и запасную обойму к револьверу „браунинг» с 7 разрывными патронами — такими же, как и единственный патрон, оставшийся в стволе револьвера (неиспользованный)» 9. Сам револьвер был отобран у него еще при задержании.
Следствие было начато в 9.30 утра 13 октября и завершено в 11.30. Были допрошены свидетели, недостатка в которых, естественно, не было. Среди допрошенных были министр финансов России статс-секретарь Коковцов, командир отдельного корпуса пограничной стражи генерал-лейтенант Пыхачев и директор общей канцелярии министерства финансов статский советник Львов.
Ан Чун Гын не отказывался давать показания, и следствием было установлено, что убийство Ито Хиробуми было совершено по политическим мотивам — «месть за его деятельность в качестве наместника Кореи» 10. Покушение было задумано в Корее и очень тщательно подготовлено, его организаторы и участники имели конспиративные связи в Харбине, где пользовались поддержкой представителей корейской общины.
Привести в исполнение план предполагалось вначале на небольшой китайской железнодорожной станции Цайцзягоу, через которую должен был проследовать князь Ито, направляясь в Харбин. Однако некоторые действия станционных властей помешали им. После неудачной попытки Ан Чун Гын уехал в Харбин, а его товарищи остались в Цайцзягоу. «В телеграммах, посылавшихся в Харбин, корейцы спрашивали о времени прибытия в Харбин ,,родственников», в ответных же телеграммах это время, указывавшееся авторами телеграмм, совпадало со временем ожидавшегося прибытия в Харбин князя Ито» и.
Двое товарищей Ан Чун Гына были арестованы только после получения известий о покушении, «причем они тогда же, сознаваясь в присутствии нескольких лиц в том, что они предполагали убить князя Ито на станции Цайцзягоу, и шумно радуясь убийству, прямо заявили, что князь, должно быть, убит их третьим товарищем, уехавшим накануне убийства в Харбин. По обыску у корейцев были обнаружены револьверы, из коих один был заряжен такими же, как и револьвер убийцы, разрывными патронами»
Следствием было установлено, что проникновение Ан Чун Гына на перрон было облегчено позицией японского консульства, пожелавшего, чтобы князя Ито на вокзале приветствовало как можно большее число японских подданных. Российская администрация, в свою очередь, стремилась ограничить доступ на вокзал путем введения специальных пригласительных билетов.
Уполномоченный управляющего дорогой для сношения с китайскими властями Е. В. Даниэль на следствии показал следующее:
В пятницу 9 октября, утром, ко мне пришел японский генеральный консул Каваками и просил разрешить всем японцам выйти для встречи князя Ито на вокзал, при этом объяснил, что такая его просьба вызвана ходатайством многих лиц местной японской колонии, при этом Каваками, ссылаясь на затруднительность разослать всем японцам билеты для входа на перрон на станции Харбин, как это было решено установить для лиц, могущих выйти к встрече г. министра финансов, просил допускать беспрепятственно всех японцев, не спрашивая билета. В субботу утром на вокзале я заявил о желании Каваками коменданту г. Харбина полковнику Дунтену и чинам местной железнодорожной и общественной полиции… Генеральный консул Каваками, прося о пропуске японцев на перрон, рекомендовал руководствоваться лишь их внешним видом и допускать на перрон японцев, прилично одетых в европейский костюм, а также и японский…13
Аналогичные факты содержатся и в воспоминаниях В. Н. Коковцова. В силу этих обстоятельств в дальнейшем консул Каваками вынужден был признать свою долю ответственности за случившееся.
В ходе следствия было установлено, что среди корейцев, проживавших в Харбине, были очень сильны антияпонские настроения. Многие представители корейской колонии были единомышленниками Ан Чун Гына, и поступок его был встречен с одобрением.
Прокурор К. К. Миллер докладывал, что «в Харбине живет значительная колония корейских подданных, до 250 человек, без всяких видов на жительство и без всякого контроля со стороны русской полиции, что колония эта является вполне организованным сообществом, имеет свои распорядительные и исполнительные комитеты, свою кассу, свой национальный выборный суд и проч.»
В конце концов российские власти приняли решение о выдаче Ан Чун Гына и его сподвижников японским судебным органам и допустили японцев к проведению обысков и арестов корейцев в Харбине. Однако, когда японцы 17 октября арестовали нескольких человек, российская полиция произвела собственное дознание, а прокурор добился освобождения задержанного в ходе облавы старшины корейской колонии в Харбине Тихона Кима (русского подданного) «ввиду отсутствия доказательств соучастия в убийстве»16. Таким образом, российская администрация не допустила, чтобы расследование террористического акта и арест конкретных его участников были превращены японцами в массовую расправу над всеми корейцами, симпатизировавшими Ан Чун Гыну.
Известно, что многие корейцы хотели, чтобы Ан Чун Гына и его товарищей судил не японский, а русский суд17. Безусловно, передача участников покушения в руки японских властей означала неминуемую расправу над ними. Однако в тот момент российские власти поступили в соответствии с действовавшими тогда нормами и правилами. И в то же время они постарались не допустить ареста большого количества корейцев, не имевших непосредственного отношения к случившемуся. Вместе с тем, если официальные российские власти безоговорочно осудили убийство Ито Хиробуми, реакция российской прессы была не столь однозначной. В газетах, поместивших заметки и аналитические статьи по поводу этого события, наряду со словами сожаления о случившемся содержатся попытки разобраться в причинах, толкнувших корейских патриотов на совершение подобных действий.
Наибольшим сочувствием к корейскому народу, страдавшему под гнетом японских колониальных властей, была проникнута публикация во внепартийной прогрессивной газете «Харбин» (15 октября 1909 г.). В заметке, помещенной там, этот террористический акт рассматривался не иначе как акт справедливого возмездия: «Меткие пули оскорбленного за порабощенную родину корейца сразили всесильного покорителя страны Утреннего Спокойствия маркиза Ито. Каждый кореец знает имя маркиза Ито, как каждый японец знает его. Еще до сих пор не иссякло впечатление от знаменитых реформ князя в Корее, приведших эту страну к форменному порабощению японцами… И час отмщения настал. Удачный выстрел влюбленного в свою родину корейца в маркиза Ито — это одно из серьезных предостережений как для Японии, так и для остальных государств. Они всегда должны помнить, что кровавым насилием теперьтрудно
чего-либо достигнуть и очень мало надежды таким путем завоеванные страны удержать за собой» 18. Автор публикации старался подчеркнуть закономерность и неизбежность всего происшедшего.
Такое откровенное выражение сочувствия корейским патриотам вызвало недовольство администрации КВЖД, и редактор газеты был наказан арестом сроком на один месяц на основании постановления Управления КВЖД19.
Публикации в других российских газетах были выдержаны в более нейтральных тонах, а оценки, делавшиеся в них, были более осторожными. Подчеркивалось, что последствия убийства Ито Хиробуми могут серьезно сказаться на судьбе Кореи. Журналист Николай Амурский, писавший свои статьи и заметки во владивостокской газете «Далекая окраина», отмечал, что «сразу трудно учесть всю тяжесть этой катастрофы не только для Японии, но даже и самой Кореи». При этом он полагал, что в гнете над Кореей, установленном японцами, едва ли был виноват сам Ито, а вот «новым наместником ее может явиться лицо более суровое и менее приверженное к широким реформам» 20.
В то же время автор публикации в «Харбинском вестнике» все же считал, что князь Ито нес свою долю ответственности за жестокости японской администрации в Корее: «Бунт в Корее потушен, но не потушены были вспышки смертельной ненависти к человеку, покорившему Корею» 21. А в заметке, помещенной в «Санкт-Петер-бургских ведомостях», князь Ито был прямо назван «искупительной жертвой японской политики в Корее»22.
Газета «Речь» попыталась проанализировать ситуацию под углом зрения дальнейших действий Японии в Корее. Само убийство рассматривалось как акт национальной мести, а участь князя Ито сравнивалась с участью сэра Уайли, «убитого молодым индусом Дхингрой»23. Газета опасалась, что в Японии возможна вспышка «национального гнева, ближайшим предметом которого будут соотечественники убийц, мстивших за порабощение родины».
Харбинская «Новая жизнь» подробно остановилась на характеристике личных качеств Ан Чун Гына, отметив его мужество, самообладание и любовь к своей родине. В заметке говорилось, что он очень спокойно отвечал на вопросы, которые ему задавал прокурор К. К Миллер. Газета явно в оправдание обвиняемого привела следующие его слова: «Я — кореец, очень счастлив, что выполнил свой долг перед родиной и отомстил как за своих близких, так и за общий позор несчастной Кореи!» Когда Ану сказали, что Ито умер, он перекрестился и сказал: «Слава Богу, тирана не стало»24.
В дальнейшем газета «Далекая окраина» из выходившей во Владивостоке корейской газеты «Тэдонконбо» перепечатала без комментариев статью «К убийству князя Ито», где, в частности, говорилось: «Мы не боимся японского суда, но тяжело отдавать дорогих „преступников» в руки их злейших врагов… Страшно при мысли, что герои идеи погибнут мучительной и бесславной смертью подобно закоренелым злодеям после ряда самых утонченных пыток и жестоких мучений. Но будем справедливы, каждое действие рождает противодействие, и самая безрассудность совершенного деяния лишь показывает, как велики муки нашей порабощенной родины и как мучительно страстно стремится она освободиться от жестокого гне-та»25. Чувством симпатии к корейцам была проникнута также заметка Николая Амурского «О корейцах», опубликованная в связи с рассматриваемыми событиями26.
Оправившись от шока, вызванного гибелью Ито Хиробуми, русские газеты с еще большей объективностью принялись анализировать ситуацию, сложившуюся в Корее после этого трагического события. Наиболее подробный анализ можно обнаружить в харбинской газете «Новая жизнь»:
Харбин, 8 ноября
По сведениям дальневосточных газет, в Корею отправляется отряд за отрядом новых войск. Соно, помощник принца Ито, применяет одну за другой новые репрессии. По всей Корее идут аресты. Террор правительственный вызывает террор революционный; в различных местах вновь вспыхнула партизанская борьба. На севере Кореи было несколько стычек, в которых победителями вышли японцы. Но не везде бывает так; по сведениям корейской газеты, на юге в одной деревушке был истреблен небольшой отряд японцев, застигнутых врасплох партизанами.
…и японцы должны будут пожать плоды своей неумной политики. Политические деятели должны в известные моменты рассуждать беспристрастно. С точки зрения корейских патриотов принц Ито заслуживает смерти; он отдал приказ о расстреле всех, захваченных с оружием в руках. Он обращался с корейским императором, как с пленником; ему обязана Корея в большей степени утратой независимости. Как ни дорог принц Ито японцам — надо было суметь стать на эту точку зрения 2\
Российские власти продолжали следить за развитием событий, и указанная статья из «Новой жизни» была отмечена прокурором К. К. Миллером28. Он также обратил внимание на публикацию от 15 сентября 1909 г. в корейской газете «СинханМинбо» («А NewKorea»), выходившей в Сан-Франциско. В газете был помещен рисунок, которому К. К. Миллер придал пророческое значение: женщина, символизировавшая Корею, убивала Ито Хиробуми. Прокурор писал: «Первое же приложение (корейская газета) характерно, по моему мнению, и ценно хотя бы по тому пророческому значению, которое оно приобрело после состоявшегося убийства (на рисунке, между прочим, браунинг, выпускающий в князя Ито 6 пуль, то есть почти как раз столько же, сколько выпущено ровно через месяц после отпечатания рисунка убийцей)… На голове же Кореи — револьвер с 6 патронами, который направлен в князя Ито. Надпись около креста: одно съел, другое съел, все хочешь съесть? Так вот тебе: 1, 2, 3, 4, 5, на, на, на, па-па-па-па-па (звуки выстрелов)».
Анализ архивных материалов показывает, что не только российская пресса, но и представители властей пытались разобраться в причинах, толкнувших Ан Чун Гына на совершение террористического акта, и проанализировать будущие последствия этой акции для Кореи. Архивное дело заканчивается кратким телеграфным сообщении-
ем: «Харбин. 12 марта 1910 г. Утром в Порт-Артуре совершена казнь Ангая, убийцы князя Ито» 30.
Рассмотренные архивные материалы дают Возможность сделать вывод о том, что российские судебные органы в Харбине подошли к рассмотрению дела Ан Чун Гына с известной долей объективности и, главное, хотя и разрешили японцам произвести обыски и аресты представителей корейской общины, но все же не допустили массовой расправы над ними. Вопрос о выдаче Ан Чун Гына японским властям хотя и был решен скоропалительно, однако в этом вопросе российская администрация руководствовалась действовавшими в то время нормами и установками.
Что же касается моральной оценки происшедшего, то по этому вопросу российское общественное мнение не было единым. Большинство российских газет осудило этот акт индивидуального террора, однако многие публикации были проникнуты сочувствием к судьбе корейского народа и пониманием причин, толкнувших патриотов Кореи на этот радикальный шаг. Большое уважение вызывали мужество и самообладание Ан Чун Гына, пожертвовавшего своей жизнью ради спасения родины.
Примечания
1 Пак Б. Д. Корейцы в Российской империи. Иркутск, 1994. С. 157—159
2 Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903—1919 гг. М., 1992. Т. 1. С. 338
3 Харбинский вестник. 1909. 14 окг.
4 Там же.
5 РГИА, ф. 560, оп. 28, д. 422, л. 44 об.
6 Там же, л. 29 об.
7 Там же.
8 Там же, л. 30.
9 Там же, л. 41 об.
10 Там же, л. 42—43 об.
11 Там же, л. 43. См. также: «Протокол осмотра и выемки этих телеграмм (телеграмма из Цайцзягоуor11 октября за подписью Ин-чил-ан, спрашивавшая „когда приедут родственники?» и ответная телеграмма за вымышленной, по- видимому, подписью из Харбина, сообщавшая, что „родственники» приедут утром 13 октября)». Там же, л. 64 об.
12 Там же, л. 43 об.
13 Там же, л. 19.
14 Коковцов В. И. Указ.соч. С. 333-394.
15 РГИА, ф. 560, оп. 28, д. 422, л. 23 об.
16 Там же, л. 24 об.
17 Далекая окраина. 1909. 20 окг.
18 Харбин, 1909. 15 окг.
19 РГИА, ф. 560, оп. 28, д. 422, л. 24.
20 Далекая окраина. 1909. 14 окг.
21 Харбинский вестник. 1909. 14 окт.
22 Санкт-Петербургские ведомости. 1909. 14 окг.
23 Речь. 1909. 15 окт.
24 Новая жизнь. 1909. 14 окт.
25 Далекая окраина. 1909. 20 окт.
26 Далекая окраина. 1909. 17окг.
27 Новая жизнь. 1909. 8 нояб.
28 РГИА, ф. 560, оп. 28, д. 422, л. 48 об.
29 Там же, л. 46-46 об., 47 об.
30 Там же, л. 68.
Источник: Вестник Центра корейского языка и культуры Санкт-Петербургского университета. Выпуск 2
