Ульяна КИМ. Великая Эпоха (The Epoch Times)
Жанна Сон, кандидат исторических наук, доцент кафедры восточной филологии отделения востоковедения НИУ ВШЭ. Фото: Ульяна Ким/Великая Эпоха (The Epoch Times)В 2014 году исполняется 150 лет со дня переселения корейцев в Россию. Что пришлось пережить им за эти годы? По словам профессора Н. Ф. Бугая, «для корейцев был нарушен главный принцип развития любого этнического общества — приверженность к исторической родине, к исконному месту обитания. Пренебрежение этим принципом в государственной национальной политике приводит к тяжёлым последствиям».
В интервью с корреспондентом газеты «Великая Эпоха» кандидат исторических наук, доцент кафедры восточной филологии отделения востоковедения НИУ ВШЭ Жанна Сон рассказала на примере своей семьи о трагической судьбе своих родных, а также десятков тысяч советских корейцев, репрессированных в сталинские времена.
Начав исследование в этой области, она набрала так много архивного материала, что после защиты диссертации решилась написать книгу «Российские корейцы: всесилие власти и бесправие этнической общности. 1920-1930». Книга получилась объёмной, в 531 страницу…
— Жанна Григорьевна, как помогло расследование узнать о своих корнях?
Ж.С.: Я слышала, что мой дед Ли Вонсу 1904 года рождения проживал в Советском Союзе с 1924 года и являлся одним из представителей корейской интеллигенции. Я совсем ничего не знала о нём, и только в 1999 году, будучи уже совсем взрослым человеком, мне удалось обнаружить скупые записи в архивных документах. После многократных запросов в ФСБ Ставропольского края, где был арестован мой дед, нашлось архивно-следственное дело. И в Москве, в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ), в архиве Коминтерна также хранятся его личные дела. В деле сохранилась фотография деда, где я впервые увидела его.
А в архиве издательства иностранных рабочих «Прогресс», что располагалось на Зубовском бульваре в Москве, удалось найти документы о том, что он числился в издательстве переводчиком.
Трудно передать чувства, которые были пережиты моей семьёй. Из документов следовало, что Ли Вонсу с женой и шестимесячной дочкой (моей мамой) выехал из Москвы в Ставропольский край, где в 1938 году был обвинён в шпионаже в пользу Японии и расстрелян.
Найденные документы подтверждали, что моя мать Ли Эра Вонсуевна родилась в Москве, но в свидетельстве о рождении значилось: Чечено-Ингушская АССР. Такие были времена.
— Но ведь была жива ваша бабушка, разве она не рассказывала о своём прошлом?
Ж.С.: Бабушка всю жизнь молчала, когда я спрашивала, где они жили в Москве, где работали. Это поколение испытывало огромный страх в период, когда они несли на себе клеймо — «члены семьи врага народа», и приравнивались к статусу «неблагонадёжных». К сожалению, те поколения, уходя из жизни в сложных условиях бытия, не оставляли потомкам своих воспоминаний. Мне известно только то, что бабушка Цой Анастасия Ивановна с 1937 года проживала на Северном Кавказе. Пережила оккупацию фашистов, воспитала пятерых детей. За свой самоотверженный труд она удостоена высокой награды — медали «За трудовой фронт». В те годы все были заняты изнурительным трудом в борьбе за выживание, не было времени делиться с родными своими трудовыми подвигами.
Она умерла в 1989 году и всё унесла с собой, и некому было ответить на вопрос: «Кто мы, откуда мы родом?».
В 1975 году я приехала учиться в Москву, тогда вся молодёжь стремилась сюда. Родилась я на Кавказе, там корейцев мало, школ, где факультативно преподавали бы корейский, как в Средней Азии, не было совсем. Я просила бабушку научить меня корейскому языку, но она всегда отвечала: «Зачем тебе корейский, он тебе не пригодится, учи русский язык».
Так случилось, что 1 марта 2009 г. в день Первомартовского движения за независимость Кореи президент Республики Корея Ли Мёнбак наградил посмертно деда Ли Вонсу медалью за участие в борьбе за независимость Кореи. Она нашла его через столько лет! Жаль, что бабушка уже не узнала об этом, нам трудно было поверить, что такое возможно, но такова история моей семьи.
— Вы пишете в книге, что по мере изучения архивных материалов ФСБ и других документов у Вас изменялось сознание. Может, было бы лучше не знать обо всём этом и жить спокойно, без тяжкого груза прошлого?
Ж.С.: Нет, я так не считаю. Во-первых, я ощутила очень крепкую связь между двумя народами — русским и корейским, между двумя государствами — Россией и Кореей.
Я не знала раньше, как корейцы оказались здесь, почему они прижились на русской земле. Только теперь я поняла, насколько тяжело было в Корее жить беднейшему крестьянству. Будучи японской колонией, исторически Корея находилась между двумя огромными сильными государствами — Китаем и Японией, вот почему у корейцев сложился такой характер, в котором очень много терпения и трудолюбия. Иначе бы они не выжили.
Когда они переселялись на русскую территорию, им было очень тяжело ради куска хлеба навсегда покидать свою родину.
Уходили люди с прогрессивными взглядами, которые хотели, чтобы там, на родине, отсталый, феодальный строй сменился бы более свободным и передовым. Переселившись на российские земли, они не потеряли свою этничность, сохранили свою культуру, язык, имена. Корейцы пускали корни, желая забыть о своём тяжёлом прошлом, творили здесь чудеса, совершая трудовые подвиги.
Но царское руководство, начиная с конца XIX века, пыталось ограничивать миграцию корейцев. Россия и Корея всегда хотели иметь мирные отношения. Русско-японская война началась из-за Корейского полуострова. После поражения России в войне Япония получила право колонизировать Корейский полуостров. Если бы Россия войну не проиграла, Корея была бы независимым государством.
Хотя корейцы потеряли свой суверенитет, они не сдавались. В 1919 году в Корее весь народ поднялся против японцев, это событие известно как «Первомартовское восстание». Несмотря на то, что корейцы называют его революцией, это была мирная демонстрация, которую жестоко подавили японцы, и пошёл новый поток беженцев в Россию.
До 1927 года граница между Россией и Кореей была фактически прозрачной. Надо признать, что через границу переходили и контрабандисты, и антисоветские и прояпонские деятели. В 1928 году советское правительство вынуждено было прекратить миграцию.
— Когда начали репрессировать корейцев, в 1937 году?
Ж.С.: Надо сказать, что лидеры корейского коммунистического движения арестовывались до 1937 года, по всей стране шли чистки в партии, порой, коммунисты не знали в чем их обвиняют, в чем их вина. К 1934 году политическую корейскую элиту обвиняли в том, что они якобы хотели обустроить своё государство на Дальнем Востоке, затем начались поиски шпионов и т. д. По этой причине к 1937 году почти вся корейская интеллигенция была уничтожена или отправлена в ссылки. Все указания шли сверху, в газетах писали про них, что везде шпионы. Корейцам очень тяжело пришлось тогда, они ещё не были так ассимилированы, как сейчас, их могли посадить даже за то, что они неправильно говорили по-русски.
Иностранные коммунисты, в том числе и корейцы в СССР, в условиях всесильной карательной системы пытались находить способы индивидуального спасения. Одним из этих способов была игра на опережение, то есть писались доносы на потенциальных противников.
Мой дед тоже был коммунистом. Он участвовал в антияпонском движении в Корее, сидел полгода в японской тюрьме. Партийная дисциплина в Коминтерне заключалась в том, что представители иностранных компартий несли полную ответственность за каждого политэмигранта своей национальности. Любые поражения в революционной борьбе в этих странах отражались на жизни коминтерновцев.
Показательна для тех лет биография видного деятеля корейского национально-освободительного движения Хана Мёнсе. В ноябре 1928 года партколлегия Дальневосточной краевой контрольной комиссии исключила из членов ВКП(б) Хана Мёнсе за нарушение решений руководящих партийных органов по вопросу о групповой борьбе. В феврале 1929 г. в газете «Тихоокеанская звезда» было опубликовано открытое письмо Хана о признании своих ошибок, о нарушении партийной дисциплины и с просьбой пересмотреть решение партколлегии об исключении его из рядов партии. После этого покаянного письма Далькрайком, объявив строгий выговор с предупреждением, восстановил Хана Мёнсе в рядах ВКП(б).
Если в конце 20-х годов самым строгим наказанием для коммунистов было исключение из партии, то к середине 30-х понимание «социалистической законности» тех лет отождествляло сам факт ареста и признание арестованного виновным. Его «догоняло» не только исключение из партии, но и волна новых обвинений. Это не оставляло арестованным никаких шансов на самооправдание, значительно облегчая работу следователям НКВД СССР. Все факты из прошлой жизни становились обличительными уликами.
Это хорошо видно из жизни Хана Мёнсе (1885-1937), который родился в Приморье. Будучи заведующим учебной частью Ленинградского молкомбината, членом Корейского бюро исполкома Коминтерна, он был арестован 14 сентября 1937 года. 10 декабря приговорён к высшей мере наказания — расстрелу. Реабилитирован 3 декабря 1957 года Военным трибуналом Ленинградского военного округа.
Из биографии: Хан Мёнсе учился в Казанской духовной семинарии. Во время русско-японской войны в Маньчжурии служил в русской армии переводчиком. После Февральской революции 1917 г. — член Исполкома Никольск-Уссурийского уездного и областного комитета общественной безопасности. В 1917-1919 гг. — член Партии социалистов-революционеров. В 1920 г. вступил в РКП(б) в Амурской области. В мае 1921 г. участвовал в учреждении Корейской коммунистической партии на Третьем конгрессе Коминтерна. В 1922 году вошёл в объединённый ЦК ККП. В 1923 г. — член Корбюро, до 1929 г. работал директором педагогических техникумов в Никольск-Уссурийске, Чите и Иркутске. В 1933 г. работал заведующим сектором национальных меньшинств Ленинградского совета.
В условиях тотальных арестов и слежки многие коминтерновцы, чтобы выжить, стремились уехать подальше от Москвы и там переждать события. Затеряться в российских просторах пытались те, кто потерял работу и лишился средств к существованию. Как правило, такие попытки были обречены на провал, уж слишком выделялись иностранцы среди местного населения.
Например, из личного дела моего деда Ли Вонсу, хранящегося в архиве Коминтерна, известно, что с 1924 по 1936 год он жил в Москве, работал несколько лет переводчиком в издательстве иностранных рабочих. После увольнения из издательства в 1936 году с семьёй уехал на Северный Кавказ, где работал рисоводом в корейском колхозе. В 1938 году на допросах в Управлении НКВД по Орджоникидзевскому (Ставропольскому) краю Ли Вонсу признался, что в Корее, будучи участником антияпонского движения, был осуждён и сидел в тюрьме у японцев. Однако это признание сыграло против него. Он обвинялся как фашист и японский шпион и был приговорён к расстрелу.
— А какие были отношения между советской партийной системой и Коминтерном?
Ж.С.: Коминтерновцы изначально отличались от советской партийной номенклатуры. В подавляющем большинстве это были проверенные коммунисты, делегированные своими партиями для работы в «генеральном штабе мировой революции». Характерными чертами их мировоззрения оставалась фанатичная убеждённость в правоте коммунистических идей, преданность Советскому Союзу и в то же время непонимание реальной ситуации в стране, подавляющее большинство населения которой жило совершенно иными заботами. Большинство из них не смогли интегрироваться в русско-советскую действительность, а если это происходило, то весьма болезненно.
Другое отличие состояло в секретном характере деятельности работников Коминтерна, сближавшем их с разведчиками. Коминтерновцы наслаждались этим ореолом (привилегии, бесконтрольность расходуемых средств) до тех пор, пока он не начал работать против них же. Из Коминтерна, как и из государственных спецслужб, нельзя было уйти добровольно, заявив о смене убеждений и т. п. Давая согласие работать в этой организации, человек как будто покидал обычный мир. Зачастую он получал новое имя.
На общем фоне материальной нужды в столице СССР корейские коммунисты-коминтерновцы, занимаясь интеллектуальной работой, жили в достатке. Большинство из них имели среднее и высшее образование, владели тремя и более иностранными языками.
Иллюзии, привезённые из-за границы о строительстве идеальной страны социализма, постепенно исчезали и приводили их к психологическим срывам. В основе этих срывов лежали не социально-бытовые, а политические факторы.
— Когда был наиболее интенсивный период переселения корейцев на Дальний Восток?
Ж.С.: История проживания корейцев на территории России берёт своё начало с 1864 года, когда первые их группы по причине голода в Корее стали переселяться на территорию Дальнего Востока. К началу 1900-х годов их численность составила 32 410 человек, к 20 году — уже 150 тыс. Переселение корейцев положительно отразилось на освоении малонаселённого Дальневосточного края России.
После октября 1917 года география проживания корейцев заметно расширилась. Активно участвуя в борьбе за революционные лозунги, твёрдо веря в помощь новой власти и защиту от порабощённых империализмом народов Востока, корейцы-революционеры принимали участие в установлении советской власти на территории Дальнего Востока.
В 1920-е годы корейцам удалось самоорганизоваться, был создан Союз корейцев, который ликвидировали в 1926 году. В адрес СНК СССР посыпались письма-обращения с просьбой восстановить организацию. В них выражалась обеспокоенность корейских граждан о своём будущем, отсутствием какой-либо защиты их гражданских прав.
Однако ещё в 1921 году на собрании Тифлисских организаций КП Грузии Иосиф Сталин заявил о настоятельной необходимости «ликвидировать националистические пережитки, вытравить их «калёным железом», «раздавить гидру национализма». Принудительные переселения по тем или иным причинам отдельных «наказанных» народов рассматривались им в качестве средства «ослабления обострявшихся межнациональных отношений, достижения стабилизации обстановки в том или ином отличавшемся напряжённостью многонациональном регионе страны». Сталин назвал эти выселения «разгрузкой, при помощи которой можно соблюдать видимость интернационализма».
В 1937-1938 гг. основное ядро корейцев-коммунистов в Москве — бывшие члены Коминтерна, на Дальнем Востоке — члены Далькрайкома ВКП(б), секретари райкомов были репрессированы. Далее в категорию арестованных попадали председатели колхозов (61), начальники политотделов (159), руководящий состав учреждений и предприятий (206), а также военнослужащие-офицеры (180) человек.
Это было плановое истребление людей. Руководством страны составлялись списки советских граждан, независимо от национальности, которых необходимо было репрессировать. В «расстрельные списки» в первую очередь попадали члены партии, осуждённые по личной санкции И. В. Сталина или его соратников. В опубликованных 383 списках содержится 44,5 тыс. имён, большинство этих людей было расстреляно.
Другая, не менее печальная страница истории советских корейцев содержится в письме наркома внутренних дел СССР, генерального комиссара госбезопасности Н. Ежова: «25 октября 1937 года выселение корейцев из ДВК закончено. Всего выселено корейцев 124 эшелона, в составе 36 442 семей — 171 781 человек…».
Переместившись в чужие края, чаще всего неприемлемые по климату, природе, пище, образу жизни, люди погибали если не физически, то нравственно. Однозначно, масштабы трагедии были велики.
Несмотря на внушительный объём, моя монография ещё не закончена. В жизни советских корейцев было много интересного, корейцы — удивительный народ, они достойны того, чтобы их изучать.
— Большое спасибо за интервью, желаем Вам успехов в дальнейшей работе.
http://koryo-saram.ru/istorik-zhanna-son-teper-moj-dom-zdes-v-rossii/
Постоянный адрес статьи: http://www.epochtimes.ru/content/view/81643/54/
