Когда бескрылые ушли, прикрыв скорлупки-домики пухом нашей матери, клюв мой снова застучал по щербатым краям остывающей скорлупки, проем увеличился, я уперся лапками о дно скорлупки, поднатужился что есть мочи и вылупился. Смотрю – рядышком еще два яйца. В них мои братики. Стучусь к ним, зову, мол, хватит нежиться, торопитесь родиться, а они жалуются на холод и спрашивают, где мама? Мама улетела, говорю я, вот немного пообсохну и пойду искать ее, но вы тоже не теряйте времени, крушите свои скорлупки, у меня же получилось – я увидел свет! Ну и как там, спрашивают братики, что слышно, и вообще, что творится в мире, стоит ли вылупляться? Откуда мне знать, отвечаю, во всяком случае травы и мошек предостаточно, так что еды хватает, а насчет появляться или нет на этом свете, не ваша воля – мама с папой так решили и нечего голову ломать.
Я уже обсох, выкарабкался из гнезда и побежал искать маму. Почему именно в эту сторону побежал, даже Богу неведомо, бегу куда глаза глядят. Бескрылые тоже так поступают. Когда в твой дом нагло врываются и наводят там свои порядки, хозяева бегут куда подальше и потом их называют беженцами.
Итак, бегу и бегу по кочкам, перемахивая корявые стелящиеся ветки тундровых берез, пробираюсь сквозь чащобы цветочных кустиков, под лапками хлюпает влажный мох… Подустал я, не помешало бы подкормиться. Вон желтые почки, сладковатые на вкус, не ошибся, можно есть. Надо заметить, что если у бескрылых образование и совесть, то у нас, у птиц, инстинкты, которые никогда не подводят. Ты склевываешь и проглатываешь ровно столько почек и мошек, сколько необходимо, чтобы восстановить силы, но не больше. У бескрылых все иначе. Они наполняют свой зоб безмерным количеством мяса, денег, золота, нефти и всякой всячины, из-за которых грабят и убивают друг друга, для чего им нужны знания и сила, а бессовестность свою оправдывают жизненными интересами своей нации и государства.
Вот и подкрепился я, надо двигаться дальше, братики ждут, когда я вернусь с нашей мамой. Но что это? Дождь полил. Даже ливень. Бог послал и совершенно напрасно, ошибся он. Богу-то что, он там, наверху, положение, можно сказать, прочное, поскольку вся власть в его руках и навечно. А тем, кто внизу, дорого обходятся его ошибки.
Что же делать – притаиться под ветвистым кустиком или бежать что есть мочи, вдруг встречу маму, которая будет бесконечно рада. Решение приходит мгновенно, надо бежать, потому что неизвестно, сколько будет продолжаться ливень, можно с голоду умереть, а так есть надежда и цель. Главное, перебегать от кустика к кустику и не попадать под прямую струю дождя, которая собьет тебя с ног. Солнце потускнело, уйдя за грозовые тучи и ливневый занавес, хотя в тундре сейчас, в июле месяце, полярный день и круглые сутки должно быть светло.
Как там мои братики, родились или еще нет? Им бы переждать этот ливень, а то, вылупившись, не успеют обсохнуть. Думаю, они догадаются и появятся на свет, когда им ничто уже не будет угрожать.
Ливень прекратился. Стало светло. На горизонте вспыхнуло разноцветное свечение – это радуга. Одним концом она уперлась в землю, другим, слегка изогнувшись, скрылась в белесых облаках. В лощинах покоится туман. Похоже, настало утро следующего дня. А я все иду и иду, так и не встретив своей мамы.
Но что это? Откуда-то сверху, волнообразно доносится до моего слуха голос, который извещает о каких-то забастовках и жутких террористах, народных гуляньях и жертвах стихийных бедствий. Надо бы подняться на этот холм, откуда по радио вещают о мирских делах. Еще немного, еще чуть-чуть и я оказываюсь под трубчатыми ножками раскладного стула, на котором сидит бескрылое существо и угрюмо завтракает.
– Даурен, глянь, гусенок под тобой! – балдеет другой бескрылый, протирая очки.
А-га, значит, этого, что сидит на алюминиевом стульчике, зовут Дауреном. А приятеля его, как я узнал потом, зовут «дядь Лаврентием». Имена-то мудреные, ну да бог с ними, меня это ничуть не волнует, как и то, что эти бескрылые прилетели в нашу тундру из независимого и суверенного Казахстана.
– Ничего себе… – Даурен резанул рукой воздух над столом, поймал муху и раскрыл перед моим клювом свою ладонь.
Я склевал несчастную муху и благодарно пискнул. Так мы и познакомились. Но наша первая встреча состоялась еще вчера, когда они, сами того не ведая, напугали и прогнали мою маму из родного гнезда. Но об этом бескрылые, похоже, не догадываются. А я гусь не злопамятный, потому как родился в благодатном крае, на берегу реки Пуры, что впадает в Северный Ледовитый океан.
Даурен окрестил меня Васькой, но дядь Лаврентий сказал, что это звучит не солидно, будем звать его дон Базилио!
Мы, краснозобые казарки, зимуем во льдах Северного Ледовитого океана, куда отправляемся на третий же день после вылупления, как только мать с отцом научат нас входить в воду и выходить на берег, чтобы в пути подкормиться. А мне уже второй день отроду, так что завтра по идее я должен трогаться в путь. Но нет ни мамы, ни папы, а одному никак нельзя, это безумие. Гусыня-мать никогда не поплывет с детишками без отца, потому что путь к океану чрезвычайно опасный – крохотных и беспомощных гусят могут склевать вечно голодные, оттого и свирепые чайки да соколы-балобаны. А с родителями плыть можно, они защитят нас даже ценой собственной жизни. Обо всем этом я хотел поведать Даурену и его старшему другу, но сообразил, что они элементарно не понимают птичьего языка. И теперь мой инстинкт подсказывает: когда Даурен и дядь Лаврентий поплывут к океану зимовать, я с ними и доберусь до своих сородичей… Так что теперь мы друзья! А друзья не оставляют друг друга в беде, с друзьями можно пойти в разведку и непременно вернешься живым.
Закинув за спину рюкзак и прихватив бинокль, Даурен куда-то направился. Совершенно забыв про меня. Я, конечно, могу остаться в их палаточном лагере, но мне этого не хочется. Мне хочется быть рядом с моим новым другом.
– Э, куда пошел? – кричу я ему, но он даже не оборачивается. И я вынужден догонять его.
У самой воды Даурен замедлил шаг.
– Чего остановился, лезь в воду, – советую ему. – Я-то первый раз, меня никто еще не учил плавать.
Молодец Даурен, полез в воду. Я собрался с духом и ринулся за ним. Бог ты мой, не тону и даже запросто плаваю! Теперь я знаю, ничто, никакая сила не утопит меня в бурном течении Пуры. Даурен ходит по мелководью, я спокойно лавирую между высокими ботфортами его резиновых сапог, прелесть да и только…
Потом Даурен стал подниматься на холм. Остановился, потому что увидел гнездо. Гусыня улетела подкормиться, предусмотрительно накрыв драгоценные яйца своим пухом. Но ей нельзя отлучаться надолго, ученые засекли – не больше двадцати минут, а то птенчики внутри скорлупок могут погибнуть от холода и не увидят белого света. Три штуки насчитал мой друг. Ну и что? Чего считать-то?
Вернув яйца на свои места, Даурен накрыл их пухом. Правильно, одобрил я его действия, это по-нашему, по-гусиному.
И мы опять двинулись куда-то.
Что-то я разволновался, никогда со мной прежде не случалось подобного… Ах да, знакомая дорога, я шел по ней ночью, в ливень… Ой, куда это я провалился?.. Да это же гнездо, где я родился, мой отчий дом, который покинула в испуге наша мама. Она не знает, что я благополучно вылупился и побежал, как вы уже знаете, куда глаза глядят. А вот два моих братика. Должно быть, они тоже вылупились, но в самый ливень, который придавил их, и они погибли. Хорошо, что мама не видит эту печальную картину… А бескрылым, что принесли в наш дом беду, все равно. Зато они знают отныне, что матери-гусыни ужасно жестоки, и если их напугать и выгнать из родного гнезда, они не возвращаются, жертвуют своим потомством.
Пока гусыни высиживают яйца, их мужья беспечно разгуливают на том берегу или резвятся в небе. Они ждут, когда вылупятся детишки и матери позовут их, чтобы за два дня научить малышей входить в воду и выходить из нее, а затем вместе поплыть на зимовку к океану.
По пути мы встретили одну такую гусыню. У нее вывелись два птенца и она шла к воде, чтобы показать их счастливому отцу. Тот ожидал у кромки берега. Свой восторг он выразил громким и частым криком. Но тут же стал угрожающе выгибать шею, поворачиваясь в сторону реки. Дело в том, что к ним подкралась по воде другая семейная пара гусей, у которых почему-то нет своих малышей. А ведь пора уже плыть к океану, но путь этот становится бессмысленным, если нет малышей. Вот и решили они увести детей у счастливой пары. Но разве
достойный отец позволит им это? Трижды он храбро кидался к бездетной паре, прогоняя подальше. И возвращался к своей жене и малышам с чувством исполненного долга.
Бог ты мой, подумал я, как все складывается удачно – ведь эти двое, оставшиеся без потомства, могут усыновить меня, и мы вместе поплывем к океану! Нельзя терять ни секунды, а то грозный отец совсем прогонит их и лишит меня счастливого детства. Кидаюсь к моим будущим приемным родителям как очумелый. Только ножки мои плохо слушаются, силенок не хватает, лапки вязнут во влажном месиве прибрежной грязи, вот и козырек песочный, надо взобраться на него и спрыгнуть в воду, взбираюсь, прыгаю, лапка правая застревает в тине и я опрокидываюсь на спину, бьюсь крылышками, но они тяжелеют от грязи, я устаю, я умираю… Тоскливо, конечно, но все же легче становится от сознания, что не надо и бесполезно сопротивляться да и сил уже нет, лучше отдохну перед дальней дорогой в темноту, веки смыкаются и клюв мой тяжелеет… И тут чья-то огромная ладонь, будто ковшом вылавливает меня из грязевого теста, и льется мне на голову омерзительно холодная вода. Это Даурен, мой друг бескрылый дотянулся и, вытащив на берег, смывает с меня смертельную грязь… Придется жить.
Легко сказать – жить… Скорее всего, надо выживать. А как? В тундре это почти невозможно, если у тебя нет родителей и ты не можешь уплыть с ними на зимовку. И угораздило же меня родиться именно здесь да еще в год лемминговой депрессии, то есть, когда очень мало этих мышей-полёвок, так называемых леммингов, которыми питаются всякие лисы и соколы-балобаны. Эти жирные бандиты рассуждают очень просто: раз нет леммингов, будем есть гусят, которые в свою очередь питаются разными травами да мошками. И невозможно отвадить хищников от этих вредных привычек. Но что особенно не нравится мне, так это их безудержный аппетит. Наевшись досыта, они грабят бедный птичий люд про запас и в том не знают никакой меры. Какой пример они подают бескрылым, которые радостно и с энтузиазмом, достойным восхищения, стали пользоваться законами тундры и дремучих джунглей? И ведь мучаются они, переживают по поводу содеянного, но в отличии от дикого зверья, страдают инфарктами и расстройствами гигантских желудков, и чтобы совесть особливо не мучила, они блаженно засыпают вместе с ее остатками возле каминов или плавятся в саунах… Но любопытно знать, как бы я рассуждал, родись удачливым нуворишем, у которого связи и благоволение властьимущих – судей неподкупных, сообразительных министров, воров и прочих святых небожителей?
А вы знаете, что такое подарок судьбы? К примеру, я был на грани глупой смерти, поскольку вылупился в ненастную погоду и без мамы, но встретил друзей, Даурена с его приятелем. Это и есть подарок судьбы. Но у нас в тундре подарок судьбы должен иметь логическое завершение. Что же касается меня, судьбоносный подарок должен обернуться выходом из труднейшего положения, в котором я оказался – круглый сирота да еще без родственников в наших краях обречен на верную смерть. Но мои бескрылые друзья додумались решить эту птичью проблему очень умно, подбросив меня в гнездо гусыни, у которой вот-вот должны появиться птенцы. Ура-а-а! – кричу я, скользя лапками по крутым бокам яиц. Правда, моя будущая мама, возмущенно крякнув на Даурена, вылетает из гнезда и отбегает в сторону. Я за ней! Куда же, зачем убегать от меня, вы теперь моя мама, у вас вылупятся малышки, я буду им старшим братом, у меня даже имя есть, я дон Базилио!.. Напрасно вы улетаете, все равно же вернетесь, без вашего тепла не родятся детишки… Хорошо, что в гусыне взыграл материнский инстинкт: покружив над волнами Пуры, она возвращается к своему гнезду, а я, не будь глупцом, поджидаю ее. Моя новая мама слегка удивляется, но не прогоняет меня, и я забираюсь к ней под крыло, где мягко и тепло, прямо петь охота, но усталость берет свое, хочу спать. И засыпаю… Хорошо спать под крылом у мамы, и не снятся мне никакие страшные сны.
Всю ночь мама не смыкала глаз, осторожно переступая по дну гнезда и одобрительно-нежно воркуя. Время от времени она заглядывала под свое пуховое одеяло-брюхо, извлекая из-под него разбитые скорлупки. И наутро родилось пятеро малышей, моих братиков и сестричек, я шестой! Вот будет сюрприз папе…
Малыши обсохли и мама решила, как это обычно делается, показать нас папе, под присмотром которого мы будем учиться входить в воду, плавать, выбираться на берег и кормиться всякими мошками и сладковатыми стрелками тундрового лука. Впрочем, я все это умею, так что буду помогать моим несмышленым братикам и сестричкам.
Спуск к воде по травянистому склону холма занятие несложное – ты просто перебираешь лапками, а не успел, так катишься кубарем, лишь бы не упустить из виду маму, поджидающую нас подле каждого провала-оползня. Страшнее вон тот зверь, грудастая чайка, что кружит высоко над нами в надежде, что кто-нибудь из малышей отстанет, и тогда она схватит его своим острым клювом и сытно пообедает. Но наша мама бдительно следит, чтобы мы были постоянно рядышком. Тогда она сможет прикрыть нас крылом и ответным ударом тяжелого клюва
выбьет из глупой чаячьей башки всё лишнее. Но есть одна уловка, к которой мы, малыши, прибегаем по воле инстинкта, а не сообразительности. Следите за мной. Вот чайка видит, что я зазевался и отстал, так как озабочен, все ли мои братики подоспели к маме. Мама предупреждает: «Воздух!» и я тут же ныряю под сухую ветку тундровой березы или другой корявый сук, и хищник, боясь смертельно уколоться, взмывает снова вверх. И я спасен, дон Базилио будет жить!.. Гораздо опаснее на открытой местности, например, когда бежишь по илистому берегу к воде. Но там нас поджидает храбрый отец, уж он-то не даст в обиду свое потомство…
Но что-то не видно нашего отца. В чем дело? Мама зовет его, вглядываясь то в волнистую гладь, то в противоположный берег, и чутко прислушивается, не ответит ли он на ее призыв. А может, он где-то в засаде и видит, что вместо пяти малышей, в чем он уверен абсолютно, благоверная вывела каким-то непонятным образом шестерых? Кто же отец шестого? Ну и что, удивляюсь я, он должен радоваться – без дополнительных усилий и траты времени он имеет на малыша больше!..
Но папа не появляется. Мама еще долго зовет его. Несколько раз входит и выходит из воды, мы за ней, а его все нет и нет. Мы уже наелись мошек и песку склевали сколько надо. Мама в тихом отчаянии, потому что в жизни бывает такое – папаши, беспечно резвясь на том берегу, порой пускаются в загул и бросают на произвол судьбы жену и малышей. В подобных случаях рушится семья, а детишки, оставаясь в тундре, не выживают… О чем же теперь думает мама?
Уф, наконец-то мы видим его, родного отца моих братиков, а мне, стало быть, приемного. Он плавает на почтительном расстоянии и мама ведет нас к нему по берегу. Только вот не нравится мне его поведение. Папаша, кажется, совсем не рад нашей встрече. Угрожающе пригибает шею, мол, не подходи, и всякое такое. Маму это не останавливает и мы приближаемся к нему. Тут сверху планирует на воду гусыня. Она возмущена чем-то и тревожно крякает. Ах, вот оно что… У папаши, оказывается, есть жена! Она напоминает ему, что в их родном гнезде скоро появятся собственные детишки и незачем возиться с чужими… Но поздно – мама велит нам плыть к этому папаше, он поведет нас к океану, и тогда она будет спокойна за нашу будущую, по-гусиному честную жизнь!.. Надо набраться терпения, пережить все неприятности и преодолеть все трудности, которые могут встретиться на пути к счастью… Ах ты, папаша, что ж ты треплешь меня за шею и топишь как чурку, отпусти, больно же, мама, скажите ему, пусть отстанет, ну ты, папаша, что я плохого тебе сделал, отпусти, говорят, ну?!.. Отпустил…
Ну и гу-у-усь… Ты знаешь, кто я такой? Я дон Базилио!.. Мама, идемте домой, не нужен такой папаша, не нравится он мне!..
Братики мои и сестренки, испугавшись, что их тоже начнет топить этот зверь, быстренько скучились возле мамы и облегченно вздохнули, когда я вырвался из плена жестокосердного, чуть не ставшего нашим приемным отцом, гуся. Но мама приняла твердое решение и мы опять идем к этому папаше. Зачем? Мы им совсем не нужны, у них скоро вылупятся свои малышки, а мы чужие, мы обуза для них… И все же идем. Бессердечная пара отбегает в сторону, мы за ними… Папаша, не тронь моего братика! И сестренку тоже! Они же маленькие… Ах, вы улететь вздумали? Не выйдет. Мама говорит, чтобы мы не отставали от вас, ибо спасение наше в том, что с вами, папаша и мамаша, под вашей защитой мы доплывем до океана… Гусыня, будущая мать, лихорадочно доклевывает молочные стрелки лука, в груди ее беззвучно тикают часы, сигналя о том, что задерживаться более двадцати минут нельзя, детишки в скорлупках могут замерзнуть. И она улетает. Мы остаемся с папашей, который нервно крутит головой, соображая, как бы избавиться от нас. В сущности, очень просто – улететь и все. Но его, очевидно, разбирает злость, что наша мама так хитроумно задумала пристроить нас к нему. Надо наказать ее… Он несколько раз подлетает к ней с угрозами и проклятиями, мама взмывает вверх и снова садится поодаль от нас, желая убедиться, что папаша сжалится и спасет безотцовщину… Очередной раз папаша набрасывается на маму, мы возмущены, но она взлетает высоко в небо и исчезает за высоким холмом. Мама поняла, что теперь с нами все в порядке, и улетела домой. Она даже и представить не могла, что сотворил с нами новоявленный папаша.
Он подозвал нас к себе, направился к воде и заплыл аж на середину реки. Мы, конечно, за ним. Нас сильно подбрасывало на волнах, но мы старались не отставать. И вдруг, на середине реки, он взмахнул своими большущими крыльями и улетел!.. В первый момент мы растерялись. Но потом поняли, что папаша не только решил избавиться от нас с помощью увещеваний и угроз, а решил погубить в бурном потоке Пуры!.. И тогда я сказал:
– Братья мои и сестры! Вы не бойтесь, с вами я, дон Базилио! Сейчас тяжелее всего нашей маме, она переживает за нас, и мы во что бы то ни стало должны вернуться и успокоить ее! Гребите к берегу, работайте лапками, за мной!..
Теперь уж не помню, как долго мы плыли, но все же выбрались на берег. Одного только я опасался – вдруг обнаружит нас, цугом плывущих малышей, хищник какой, чайка или сокол, и тогда нам конец.
Слава богу, пронесло. А взбираться по травянистому холму безопаснее. Поближе к родному гнезду мы услышали удивленный голос мамы, самый дорогой голос на всем белом свете…
Я решил не расстраивать маму рассказом о том, как поступил с нами «папаша», но она настояла. Вполне понятно, что мама очень расстроилась, но вскоре заботливо уложила нас под собой и мы отдались во власть сладчайшего сна… Опять она не сомкнула глаз и думала всю ночь.
К утру мама поняла, что не дождется папы, и решила сама поплыть с нами к океану, потому что пошли уже третьи сутки, а задерживаться дольше бессмысленно, ребятишки окрепли. Инстинкт того требует – плыть к океану.
Опять спускаемся по склону. Мама настороженно оглядывается. Иногда она вынуждена возвращаться к малышкам, упавшим в провалы оползней, и показывать тропку, по которой следует выбираться, и лишь только раз встревожилась. Высоко над нами пролетел вертолет и скрылся в косых лучах полярного солнца.
Мама говорит, что путь долгий и следует хорошенько подкрепиться. Что мы и делаем – прозрачные почки трав, мошки, пятачки тундровых фиалок, песок… Входим в воду, выходим, потом опять заплываем вместе с мамой. Она убеждается, что мы все умеем, и можно трогаться в путь. Но медлит однако, будто сомневается в нашей готовности. Её не трудно понять. Инстинкт не может предсказать, что случится в далеком пути, но подсказывает, что есть риск и очень большой… Не знаю, как у бескрылых, но у нас, у птиц, исключено, чтобы вот так, среди бела дня хищники отняли твое дитя, которому отроду несколько дней, проткнули его беспощадным клювом и, растерзав на части, отправили бедное тельце в свою утробу. Уж лучше мать сама кинется в пасть зверю и комом застрянет в его горле, но только не дитя родное…
Мам, а это кто? Вон там, в тихой круговерти воды… Как? Неужели это наш папа?!.. Похоже, что мама давно заприметила его и в радостном возбуждении делает вид, что ей все равно… Правильно, мама, не обращайте на него внимания, пусть переживает… О, о, закружился на месте, шею опустил. Это он так извиняется, просит прощения? Ну и гу-у-усь, скажу я вам… Как так можно – детям нужен отец, детям нужен океан, а он загулял! Ни капельки совести, то есть, инстинкта… Давайте, мама, заплывем за эти камни, пусть ищет!
Конечно же, он нашел нас. И ко мне отнесся совершенно спокойно. На радостях, должно быть, запамятовал, сколько детей он планировал.
Помирились… Хорошо, когда мама и папа вместе!.. Выходим на
каменистый берег и старательно чистим перышки перед дальней дорогой.
А папа наш ничего гусь, крупный… Вот теперь мы обязательно увидим океан, это я вам говорю, дон Базилио!
***
Лаврентий СОН, г.Алматы, февраль 2003 г.
