ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Самали
Глава пятая
– Ну, что ж, – с тяжелым вздохом, будто взвалил на плечи непомерный груз, начал Роман, когда все четверо вновь собрались в каюте люкс. Разрешите мне не сразу приступить к рассказу о себе. Вы ведь помните, что я всегда интеоесовался историей нашего села и потому не могу обойтись без небольшого экскурса в прошлое, мимо которого мы только что проплыли.
– Только покороче, друг. А то мы знаем тебя, как заведешься, так не остановишь, – грубовато предупредил Романа Виссарион.
– Ну, зачем ты так, Вися, – упрекнула Анна. – Наш академик дело знает. А послушать его будет очень и очень полезно. Правда, Феликс?
Но тот только пожал плечами, сосредоточенно думая о чем-то своем.
– Не бойтесь, я коротко, – миролюбиво согласился Роман и продолжил: вот сейчас мы на несколько минут вернулись в детство и юность. Не знаю, как вы, а я чуть не расплакался. И не потому, что мне хотелось, чтобы эта счастливая пора вернулась. Я знаю, что это невозможно. Но мне жаль, что я, балда, так мало вынес из того времени. Жил, не оглядываясь и не запоминая всего происходящего вокруг. А так, лишь бы прожить день…
– Много захотел, – бросил Феликс из своего угла. – Чтобы люди рождались умудренными старцами? Чего ты не усмотрел в прошлом?
– Очень многого, – задумчиво произнес Роман. – И главное, мы совершенно не умеем говорить со старшими, – он поднял руку, предупреждая возражения. – Мы не умеем слушать старших. Потому и не знаем своей родословной, не знаем истории семьи… Кто сможет рассказать о нашем Самали? Да никто! Потому что мы жили в Благословенном и не задумывались, а почему это среди тайги поднялось такое село, кто строил избы, как возводили церковь в центре села. А ну-ка, скажите, почему вокруг Благословенного возведен высокий частокол с бойницами?
Анна и Виссарион недоуменно переглянулись, а Феликс уязвленно заметил:
– Да чего тут знать? Для чего возводятся крепостные стены? Для того, чтобы обороняться от врагов. Тем более, что с бойницами. Другое дело, что мы как-то не задумывались над их прямым назначением, но, судя по тому, что в нашем детстве они уже во многих местах прогнили и развалились, необходимость в них давно отпала. Ведь так?
Логично мыслишь, – похвалил Роман. – Только историю надо знать точно, а не понаслышке или догадке. Вот, слушайте…
Первые поселенцы начали с того, что под руководством отца Тимена на свободном от тайги месте поставили церковь. После стали рубить избы. Особенно трудно было первые два года. Привезенных запасов продовольствия хватило ненадолго. Овощи выращивали сами, а вот хлеба не хватало. А братья Перминовы, которые обязались исправно поставлять в новое поселение все необходимое, будто забыли о жителях Благословенного. Начался голод, болезни. Многие умирали, в основном дети.
Отец Тимен обратился за помощью к казакам, стоявшим заставой на острове через узенькую протоку. Те поделились провиантом, лекарствами. Потом послали нарочных в Хабаровку, к генерал-губернатору. Через некоторое время пришли баржи с мукой, рисом и другими продуктами. Привезли и теплую одежду, медикаменты. Стало немного легче.
Полсотни казаков из сторожевого поста во главе с вахмистром Гриневым все больше входили в жизнь вновь прибывших. К тому же их, как пчел на цветы, тянуло к молодым кореянкам. Но вахмистр держал своих подчиненных в большой строгости, и те никаких вольностей не допускали. Сблизил переселенцев с казаками случай, происшедший в первую же зимовку.
Беда, как водится, пришла неожиданно и с той стороны, откуда не думалось. Лютый мороз сковал Амур метровым льдом. Прибывшие на новые земли укрывались в недостроенных избах и землянках. День и ночь жгли дрова, благо леса было предостаточно.
Однажды тишину глухой ночи разодрали отчаянный женский крик и несколько выстрелов. Тотчас же зашумел весь лагерь, поднялся такой гвалт, как бывает в птичнике, когда в него забирается лиса. В первые минуты никто ничего не мог понять, но одиночные выстрелы будоражили воображение, крики женщин и плач детей волнами перекатывались от землянки к землянке. И вдруг по лагерю разнеслось: хунхузы. Люди оцепенели от ужаса. Каждый дальневосточник знал, что хунхуз – это разбойник, хотя буквально слово переводилось как “красные усы”. Рассказывают, будто китайские бандиты, прежде чем открыть стрельбу из ружей, вытаскивали красную тряпку, которой затыкали стволы и, закусив ее зубами, чтобы не мешала, начинали стрельбу. А на фоне белого снега создавалось впечатление, что у всех красные усы. Отсюда и хунхузы. Ходили легенды о зверствах, чинимых разбойниками. У десятка переселенцев были охотничьи ружья, но в этот момент большинство из промысловиков в панике забыли о них.
Сор Тиг, живший с семьей в одной из ближних к Амуру землянок, незаметно пробрался к берегу и бросился к островку, где располагался казачий сторожевой пост. Вахмистр Гринев, к которому прибежал Сор Тиг, поднял по тревоге весь свой небольшой гарнизон, и вскоре вооруженный отряд заспешил в глубь тайги. Чтобы не перестрелять в темноте переселенцев, вахмистр приказал дать два залпа в воздух. Устрашающие выстрелы возымели свое действие. Хунхузы, пробравшиеся сюда в обход заставы по льду Самары, поспешили ретироваться, но все же успели прихватить с собой двух молодых женщин и кое-что из скарба.
На следующее утро, когда чуть развиднелось, группа из семи человек (трое корейцев во главе с Сор Тигом и четверо казаков) отправилась по следам бандитов, отчетливо видных на снежной целине.
Отряд дошел до середины реки, где проходила невидимая граница с китайской территорией, и остановился. Дальше идти было бессмысленно. На глянцевой поверхности льда с редкими снежными островками они представляли собой прекрасную мишень, являляясь нарушителями государственной границы, по которым можно было палить без зазрения совести. Посовещавшись, смельчаки решили действовать по-другому.
Следующая ночь выдалась такой же морозной и беззвездной, что и предыдущая. И потому три фигуры почти сливались с окружающей тьмой. Люди в черном быстро скользили по льду, ловко лавируя между снежными застругами. Правда, у одного из них получалось несколько хуже. Он отставал от своих товарищей и то и дело падал. В конце концов и он приноровился, и вскоре смельчаки беспрепятственно достигли китайского берега. Отвязав доморощенные самодельные коньки, туго прикрученные к валенкам, и закопав их в приметном месте, они поспешили к ближайшей фанзе.
Это были Сор Тиг, Кен Дар, брат одной из похищенных девушек, и казак Андрей Калюжный. Сор Тиг не хотел брать последнего, опасаясь пограничного конфликта. Кроме того, Андрей плохо бегал на коньках в отличие от Сор Тига и Кен Дара, которые в детстве целыми днями носились по льду реки Туменьула. Однако вахмистр Гринев, покрутив свой длинный ус, сказал:
– Иди, Андрей. Там, наверняка, понадобится твоя могучая сила. Надо помочь друзьям.
И вот теперь все трое, крадучись, подбирались к крайней фанзе, в окошке которой, несмотря на поздний час, горел неверный огонек коптилки.
Дверь оказалась незапертой, и перед ошеломленными хозяевами фанзы внезапно выросли трое незнакомцев с ружьями наперевес. Здесь болел ребенок, поэтому родители не спали. Перепуганные вторжением, они и по-китайски не могли вымолвить ни слова, а русские слова были для них китайской грамотой. Ночные гости уже отчаялись узнать что-либо о девушках, которых прошлой ночью увели хунхузы, как из темного угла раздался старческий голос, произносящий, правда, на чудовищном русском, но все же понятные слова.
– Моя знай, куда ходи корейский тевушка, – и в центр комнаты вышел старичок, на голове и бороде которого можно было насчитать в общей сложности лишь с десяток седых волосинок. – Один тевушка умирайла. Другой живи фанза хунхуза. Моя ходи твоя показывай. Твоя не надо говори. Хунхузы моя стреляй, – и он, ухватив за ствол винтовку, которую держал Андрей, наставил ее себе в грудь и издал выразительный звук выстрела.
– Хорошо-хорошо. Мы ничего никому не скажем, – понимающе закивал Калюжный. – Ты только покажи, где хунхузы прячут девушку.
– Моя твоя показывай, – с охотой согласился старик и, накинув черную ватную куртку, сунул ноги в просторные улы (короткие валенки).
– А ты, дед, где научился так говорить по-русски? – не удержался Андрей.
– Моя десять год Приморье капуста, картошка, лук расти и продавай. Русски говори хорошо, – не без самодовольства произнес старик и, быстро сказав что-то домочадцам, открыл дверь, и в комнате сразу заклубился морозный пар.
Четыре тени подобрались к фанзе, стоящей на другом конце деревушки. Как и условились по дороге, старик тихонько постучал. Через некоторое время изнутри раздался сонный мужской голос. Старик довольно долго говорил, после чего раздался звук отодвигаемой щеколды. Когда дверь распахнулась, Андрей ринулся в черный проем и прикладом ударил стоявшего перед ним. Тот беззвучно рухнул. Сор Тиг и Кен Дар проскользнули в комнату и одновременно набросились на поднявшегося с кана человека. Сор Тиг ударил кулаком по голове, а Кен Дар вонзил в него нож.
Из соседнего помещения раздался женский плач.
– Коп Тари, ты здесь? – тихо окликнул Кен Дар. Плач усилился.
Откинув деревянную задвижку, Кен Дар распахнул дверь и увидел человеческую фигуру, темным кулем лежащую на земляном полу. Он подскочил к ней и узнал сестру. Перерезав веревки, которыми была связана девушка по рукам и ногам, Кен Дар поднял ее на руки и вынес в первую комнату.
– Один убит, а вот второй дышит, – проговорил Андрей, склонившись над оглушенным им хунхузом. – Его тоже надо кончать. Он же разговаривал с стариком и укажет на него…
– Это сделаю я, – с готовностью произнес Кен Дар. – А старик удрал? Правильно. Хунхузы его разорвали бы… Вот, подержи, – и он, как большую куклу, протянул Андрею Коп Тар, все еще находящуюся в полуобморочном состоянии.
Андрей сделал шаг вперед и протянул руки, но Кен Дар внезапно отпрянул от него:
– Нет-нет, чужому мужчине, да еще русскому, нельзя дотрагиваться до моей сестры… Сор Тиг, подержи ее.
Освободившись от ноши, Кен Дар вытащил нож и как-то очень просто чиркнул лежащего хунхуза по горлу.
– Давайте быстрее, – заторопил Сор Тиг, стараясь не смотреть в сторону распростертого тела. – Надо бежать. Хунхузы могут нагрянуть каждую минуту.
– Пусть приходят, – словно опьяненный запахом крови, заявил Кен Дар, – я им покажу, как воровать наших девушек!
В это время пришла в себя Коп Тар.
– Холодно, – простонала она. – Есть хочу… пить…
– Эти гады не кормили и не поили ее двое суток! – возмутился Сор Тиг. – И ноги у нее, кажется, обморожены. Почему она босая? Как они вели ее сюда?!
Мы же спали, когда на нас напали… – чуть слышно проговорила девушка. Потому и босые. Когда там, на реке, На Бок вырвалась и побежала… они ее застрелили… – Девушка стала рыдать и сквозь всхлипы с трудом продолжала:
– А меня связали и бросили здесь.
– Ну, собачьи дети, я вам задам такого! – погрозил кому-то кулаком Кен Дар, но его прервал Сор Тиг.
– Быстро бери одеяло и закутай Коп Тар, чтобы совсем не заморозить. Надо двигать отсюда.
В это время в фанзе появился Андрей, ходивший разведать обстановку.
– Сюда идут. Они далековато, успеем выскочить. Но надо спешить.
Девушку быстро запеленали, Кен Дар поднял ее на руки, и все нырнули в морозную тьму. Они едва достигли берега, когда позади раздались крики и выстрелы. О коньках, да еще с таким грузом, и думать было нечего. Пришлось замедлить бег, чтобы не поскользнуться на льду.
– Вы бегите. Я их остановлю, – переведя дух, проговорил Андрей. – Стоит парочку подстрелить, остальные не полезут, – и он со знанием дела залег за глыбы льда.
Через несколько минут беглецы услышали, как сзади раздались сухие винтовочные выстрелы. Один… второй… третий… Гомон на берегу затих.
Уже дважды Сор Тиг подменял Кен Дара, беря на руки девушку, становившуюся с каждым шагом все тяжелее и тяжелее. Оба задыхались и едва волочили ноги, разъезжавшиеся на льду.
– Давай передохнем маленько, – прохрипел Кен Дар.
В этот момент их догнал Андрей. И вовремя. Он подхватил едва не выпавшую из ослабевших рук Сор Тига живую поклажу и воскликнул:
– Э-э! Да вы заморозили ее! Глядите, ноги голые, одеяло-то совсем развернулось. – Он бережно положил девушку на лед, быстро снял с себя меховой полушубок и надел на Коп Тар, затем умело, как портянку, намотал на ее ноги одеяло, потом поднял этот аккуратный куль и легко заскользил вперед. В валенках это ему удавалось ловчее, чем на коньках. В последний момент Сор Тиг успел забрать у него винтовку, чтобы хоть так помочь.
Вскоре они пересекли середину реки и наконец выбрались на свой берег. Их встретили несколько казаков и поселенцев. С той злополучной ночи вахмистр Гринев установил дежурство, в котором приняли участие и корейцы.
В эту зиму хунхузы еще дважды пытались напасть на переселенцев, но получали такой отпор, что, видимо, решили отложить набеги до лучших времен.
А весной самалийцы, как стали называть себя вновь прибывшие, возвели крепостную стену из толстых заостренных кверху бревен с вырубленными бойницами. Для семей тех, кто возводил эту стену, остальные бригады строили жилье. Так что никто не был в обиде.
А оборонительные укрепления строились не без хитрости. Кроме, так сказать, узаконенных четырех ворот, замыкающихся на ночь, были еще потайные ходы.
Нападая на приграничные села и деревни, хунхузы грабили, убивали сопротивляющихся, поджигали дома, то есть учиняли настоящий разбой. Но главной целью набегов были девушки и молодые женщины. В Китае, как ни в какой другой стране, женщин было меньше мужчин. И потому они ценились буквально на вес золота. А кореянки за их хозяйственность и миловидность ценились особенно высоко. Вот почему, несмотря на отчаянный отпор самалийцев и казаков, хунхузы продолжали время от времени совершать бандитские набеги, уводя с собой живую добычу.
Однажды, когда стена вокруг Благословенного уже была готова полностью, большой отряд хунхузов перешел через Амур и напал на спящее село. Разбойники открыли одни ворота, а у остальных трех поставили своих людей, чтобы сельчане не могли сбежать.
Но вооруженный отряд поселенцев вместе с казаками вышел через потайной ход за крепостную стену и внезапно напал на хунхузов с тыла. Десятки убитых бандитов были вывезены на середину Амура и брошены на льду. С тех пор хунхузы поутихли и прекратили кровавые вылазки.
После тех страшных событий, в центре которых оказалась Коп Тар, девушка медленно поправлялась. Обмороженные руки и ноги благодаря разным примочкам и мазям из трав, на которые была горазда соседская бабушка, постепенно принимали свой прежний вид. Но ее не покидал страх от картины, стоявшей перед глазами. Ее подруга На Бок, которую везли в передних санях, внезапно соскочила на лед и бросилась бежать к своему берегу. Ее босые ноги скользили по льду, но девушка бежала прочь от разбойничьего обоза. Один из хунхузов поднял винтовку и выстрелил. На Бок, словно поскользнувшись, упала на живот и некоторое время катилась вперед. Двое хунхузов подбежали к ней и, ухватив за ноги, поволокли в сторону дымящейся полыньи. Коп Тар постоянно слышала последний всплеск воды, поглотившей подругу. Он будил ее по ночам, и ей казалось, что это она в ледяной купели и сейчас задохнется от наполняющего душу ужаса.
Пришла весна. Веселая дальневосточная весна с погожими днями и крепко пригревающим солнцем, отчего за несколько дней лед на Амуре потемнел, словно предчувствуя свою скорую гибель. В одну из ночей со стороны реки донесся грохот: Черный дракон освобождался от зимнего плена.
Коп Тар стала выходить на свежий воздух из душной землянки и тихонечко бродить по селу, начинающему приобретать очертания будущего Благословенного.
Во время одной из таких прогулок девушка нос к носу встретилась с Андреем Калюжным. Он был на голову выше и, остановившись перед ней, застил свет. Девушка с испугом взглянула вверх… Андрей смотрел на нее с доброй улыбкой взрослого, заставшего врасплох нашкодившего ребенка. Но она успела прочитать в его взгляде и что-то другое, заставившее ее мгновенно потупиться. Это была неподдельная радость долгожданной встречи и … нежность. Она вновь ощутила на себе его сильные руки, которые легко подняли ее и понесли к родному берегу.
– Я вижу, что вы уже выздоровели. Ну, и слава Богу, – улыбнулся Андрей. Немного помолчав, добавил: – Ваш главный, Сор Тиг, говорил, что вы пошли на поправку, но мне так хотелось самому увидеть вас… Сильно беспокоился. Еще до той ночи я видел вас… Вы такая славная… – эти слова звучали очень искренне и душевно. Видно было, что казак говорит не задумываясь, как Бог на душу положил.
Коп Тар вспыхнула и, круто развернувшись, насколько позволяли больные ноги, поспешила прочь от этого большого русского. Но когда уже поворачивала за угол дома, что-то заставило оглянуться, и она увидела, как расцвело в улыбке лицо Андрея. Ей так захотелось вернуться, сказать что-то хорошее, ласковое. Но Коп Тар со страхом подавила вспыхнувшее чувство и направилась домой. И все же мечтательная улыбка не сходила с ее губ.
Это было пробуждение весны чувств, которое никто и ничто не в силах остановить.
Во второй раз Коп Тар и Андрей встретились почти через месяц на летнем празднике тано, насыщенном различными спортивными соревнованиями. Основными из них были для девушек высоченные качели, на которых самые смелые поднимались в поднебесье, а для мужчин – карабканье по отполированному столбу с соломенной шляпой наверху. Победителем считался тот, кто доберется до нее и наденет на свою голову.
В качестве приза ему вручалась… корова. Что в хозяйстве может быть важнее?
Коп Тар с завистью смотрела, как ее подруги взлетают на качелях, и их яркие цветастые юбки то надуваются колоколом, то облепляют их стройные ножки, дразня воображение зрителей-мужчин. Коп Тар прежде побеждала в таких соревнованиях и получала традиционный приз – кусок шелка на национальный костюм. А нынче… она могла лишь смотреть и завидовать.
Наконец спортивный праздник достиг кульминации. В борьбу вступили самые сильные и ловкие юноши. Среди них были и двое казаков – Андрей Калюжный и его друг, балагур и пересмешник Семен Горохов. Один за другим парни, не добравшись и до середины столба, скатывались вниз и выбывали из соревнования. Семена постигла та же участь. Он почему-то взбирался не как другие, а вползал на столб спиралью, вызывая общий восторг собравшихся. И когда Горохов скатился, его, словно победителя, подняли на руки и стали качать. Смеха и восторга было предостаточно.
Следующим был Андрей. Он был серьезен и заметно волновался. Казачья форма ладно сидела на его крупной фигуре. Пшеничный вихор упал на лоб, придавая залихватский вид.
Андрей подошел к столбу, разулся, поплевал на руки и, истово перекрестясь, начал карабкаться, обхватывая поверхность мачты руками и ногами. Зрители сразу почувствовали, что здесь дело серьезное, и притихли. Даже мальчишки и те угомонились, с раскрытыми ртами уставившись на ползущего вверх человека.
Несколько раз казалось, что Калюжный вот-вот сорвется. Раз он даже скатился на полметра, но сумел остановиться и вновь стал подтягиваться к заветной вершине.
Коп Тар, сама того не замечая, стиснула руки на груди и вся подалась вперед. Она как бы повторяла движения Андрея, вместе с ним срывалась и вновь ползла. Ей хотелось все свои силы, пусть небольшие, отдать ему. И Андрей будто чувствовал это, вершок за вершком приближаясь к цели. Наконец он левой рукой обхватил столб, а правой сорвал с верхушки шляпу и нахлобучил на голову. Молчавшая до этого толпа вдруг взорвалась такими восторженными криками, будто каждый из находящихся на площадке сам оказался победителем.
После того, как, несколько раз высоко подбросив, Андрея опустили на землю, к нему подвели главный приз – корову. Сор Тиг с удовольствием пожал руку Калюжному, с которым крепко сдружился после похода на китайскую сторону.
Да зачем мне корова? У меня же нет хозяйства, негде даже ее держать, – смутился молодой казак. – Отдай ее какой-нибудь семье, где много детишек.
Но Сор Тиг замотал головой.
– Это твой приз, ты и распоряжайся.
Андрей растерянно огляделся и внезапно увидел счастливо улыбающуюся Коп Тар.
Хорошо! – обернулся Калюжный к Сор Тигу. – Давай так. Завяжите мне глаза и раскрутите. На кого укажу, тому и достанется буренка. Договорились?
Толпа вновь взорвалась восторженными криками, предвкушая интереснейшее зрелище.
Тотчас же нашлась повязка на глаза – плотный белый платок, который сняла с головы пожилая кореянка.
– Завязывайте. До кого дотронусь, тому и корова.
Казаку завязали глаза и стали старательно раскручивать. А тот, чтобы было сподручнее, приподнял ногу и стал крутиться на одном каблуке.
Никто, конечно, не догадывался, что Андрей с детства наловчился, сколько бы его ни вращали с завязанными глазами, указывать на того, кто был нужен. Таким образом он набирал себе сильную команду для игры в лапту или казаки-разбойники.
И сейчас, когда его наконец перестали крутить, он некоторое время стоял неподвижно, как бы приходя в себя, а потом медленно стал приближаться к окружающим его плотным кольцом людям. Он несколько раз останавливался, будто проверяя правильность направления, но в конце концов решительно шагнул вперед и дотронулся до Коп Тар.
Девушка покраснела до корней волос и стала растерянно оглядываться, призывая всех в свидетели, что она тут ни при чем.
А Андрей, сорвав с глаз повязку, стоял улыбаясь и разводя руками: мол, значит, судьба, ничего не попишешь. А когда к нему подвели корову, он торжественно передал ее девушке.
Три старших брата Коп Тар подбежали к нежданному призу и по-хозяйски стали осматривать животное, оглядывая морду и ощупывая вымя. Потом, довольные, повели ее за собой. Только старший, Кен Дар, обернулся в сторону Андрея и как-то странно посмотрел на него, а потом задумчиво зашагал за братьями.
Занятые осмотром подарка судьбы, братья, казалось, не заметили, как Коп Тар со смущенной благодарностью взглянула на казака. Встретившись глазами с девушкой, Калюжный напрягся, как пружина, и готов был броситься к ней, поднять на руки, как в ту жуткую ночь, и унести за тридевять земель в Страну Счастья. Но он сдержал себя, потому что понимал – этим лишь накличет беду на голову любимой. А что он любит ее, Андрей уже твердо знал.
Любовь – самое непредсказуемое и неуправляемое чувство. Преодолевая препятствия и трудности, она, любовь, закаляется, становится все крепче и глубже.
Андрей совершенно не знал корейских традиций и законов семьи девушки, но подсознательно понимал, насколько чужд этим людям, замкнувшимся в скорлупе своего бытия. Не знал он и того, что, надорвав эту оболочку, вызовет бурю. Могучая, всепоглощающая сила любви влекла его к Коп Тар. И ничто уже не могло предотвратить того, что должно было случиться.
Три недели шли нудные июльские дожди. Казалось, что даже вода в Амуре стала более мокрой от общей сырости. Все работы замедлились. Лесорубы возвращались из тайги вымокшими и злыми. И вдруг люди проснулись однажды ярким солнечным утром. Обновленная природа дышала легко и глубоко. Настроение у всех исправилось. Все заулыбались. Даже у всегда хмурых братьев Коп Тар расправились глубокие морщины у рта, делавшие выражение лица брезгливо-надменным. И когда за Коп Тар забежали девушки, чтобы отправиться вместе по грибы и ягоды, Кен Дар милостиво разрешил, но, как всегда, занудливо напомнил, что он ей за отца и мать, умерших во время эпидемии холеры еще там, на берегах Тумангана, и что он отвечает за нее. Коп Тар, счастливая, что ее отпустили, и, боясь изменения настроения брата, поспешно собралась и упорхнула из дома.
По протоптанным тропкам в тайгу потянулись десятки грибников и ягодников. В основном это были девушки и женщины, спешившие пополнить витаминные припасы. Близлежащая тайга заполнилась голосами. От криков и смеха птицы и зверье постарались убраться в чащу.
Коп Тар, как маленькая девочка, вприпрыжку бежала по тропинке за подружками, размахивая пока пустой кошелкой. На душе было светло и вольготно. Она была бездумно счастлива, как птичка, выпущенная из клетки. Только где-то в уголке сердца ощущала щемящее чувство тоски. Тоски по добрым светлым глазам, в которых читалась бесконечная нежность, по большим сильным рукам, ласково и надежно, как мать в детстве, державшим ее, словно в колыбели. Коп Тар старалась отогнать прочь это чувство и беспричинно смеялась.
Грибов было много, но проливные дожди сделали свое дело: маслята, подосиновики и опята были сплошь червивыми. Девушки сбились с ног, но к полудню даже у самых опытных грибников корзинки были заполнены лишь наполовину. Быстро перекусив, чем Бог послал, добытчицы вновь отправились на “охоту”, все более углубляясь в тайгу.
Коп Тар шла, озабоченная одной мыслью: где найти грибы. Заблудиться она не боялась, потому что поблизости то и дело слышала голоса подружек. Девушка поймала себя на том, что вновь думает об Андрее. Она улыбнулась, вспомнив, что до сих пор не сказала ему ни слова. Коп Тар стеснялась своего русского языка. Ведь там, откуда они приехали, все говорили лишь на родном языке, и в школу она ходила корейскую. Так что некогда и негде было научиться языку этого большого доброго казака. Погруженная в свои мысли, девушка опомнилась от тишины, окружившей ее плотным, почти осязаемым кольцом. Она громко позвала подружек, но в ответ услышала лишь шелест листвы, будто разбуженной ее криком.
Коп Тар побежала, как ей казалось, назад, откуда пришла. Но тропинки, на которую она надеялась выйти, нигде не было, а подлесок становился все гуще и непроходимее. Несколько часов кружила девушка по лесу и наконец выбившись из сил, упала на траву под развесистым кленом.
Уже совсем стемнело, и деревья вокруг вдруг превратились в мохнатых чудищ, а из-под каждого куста, казалось ей, высовываются клыкастые морды зверей. От страха она не могла даже плакать. Коп Тар вообще всегда была трусихой. Она сполна использовала эту привилегию слабого пола и дома пугалась всякого пустяка. А тут…
Вернувшиеся в село девушки подняли тревогу – пропала Коп Тар. Братья и еще с десяток мужчин, вооружившись ружьями и палками, с зажженными факелами отправились на поиски девушки. К ним присоединились несколько казаков, которых уговорил Андрей.
Рассыпавшись в длинную цепочку, сельчане медленно продвигались вперед, громко перекликаясь и зовя Коп Тар. Собаки с радостным лаем носились от группы к группе, попутно затевая между собой свары.
Калюжный оторвался от остальных и быстро пошел вперед. Казалось, он сердцем чувствовал, где может быть девушка. Керосиновый фонарь бросал тусклый свет вокруг, высвечивая ближайшие кусты и деревья, внезапно выскакивающие перед путником. Андрей спешил. У него сжималось сердце от жалости к Коп Тар и тревоги за нее. Он хорошо знал, что такое уссурийская тайга и что с нею, как с морем, шутить нельзя. Когда он еще пацаном жил с родителями в станице, вот так же, как сейчас, в тайге заблудилась ушедшая в поисках пропавшей козы казачка. Лишь на второй день нашли то, что осталось – кости да косынка, по которой и признали ее. Волки, рыси, росомахи, а порой и сам царь тайги – уссурийский тигр, быстро и безжалостно расправлялись с жертвой. Вид обглоданных костей навсегда врезался в память Андрея, и сейчас он с содроганием отгонял от себя всплывавшие воспоминания и только ускорял шаг, не обращая внимания на хлеставшие лицо ветки и обдиравшие руки колючки.
Едва различимая тропинка давно осталась позади. Сырая глухомань угрожающе дышала в лицо, словно раскрытая пасть дикого зверя. Вопреки всем заповедям безопасности ношения оружия, казак нес винтовку наперевес, держа указательный палец на взведенном курке. Внезапно он увидел, как перед ним сверкнули два желтых пятна, и на него метнулась черная тень. Андрей выстрелил. И в этот же момент на него навалилось что-то пушистое и теплое, тяжелой массой сбив с ног. Калюжный упал навзничь, больно ударившись головой о дерево и на мгновение потеряв сознание. Но в следующий момент он был уже на ногах, потому что явственно услышал женский голос, зовущий: “Омони! Мама!” Ощупью найдя погасший фонарь, долго не мог зажечь спички, которые ломались в его дрожащих руках. Когда же фитиль разгорелся, Андрей увидел рядом распластанную росомаху, горло которой было залито кровью. Но рассматривать уготованную ему смерть было некогда. Он бросился туда, откуда доносились жалобные рыдания. На полянке слабый свет фонаря высветил маленькую, сжавшуюся калачиком фигурку. Он бросился к ней и, опустившись на колени, осторожно, чтобы не напугать, позвал: “Коп Тар! Слышишь, Коп Тар, это я, Андрей…” и осторожно повернул лицом к себе.
Девушка, зарыдав в голос, рванулась к нему, чуть не опрокинув. Она вся дрожала, прижимаясь все теснее и теснее.
Наконец Коп Тар чуть отстранилась и сказала, старательно выговаривая каждое слово:
– Ты… мой… мама…
Андрей пришел в неописуемый восторг. Его охватила такая волна нежности, что даже засосало под ложечкой. Он обхватил ладонями ее припухшее от слез лицо и стал целовать, осторожно касаясь щек, глаз и губ. Но с каждым мгновением поцелуи становились все жарче и крепче. Коп Тар наполнила незнакомая истома, когда он жадно впился в ее губы. Никогда никто еще не целовал ее, и она не знала, что такое страсть.
Задыхаясь после очередного затяжного поцелуя, Коп Тар осторожно оттолкнула от себя Андрея. Тот, трезвея, испуганно посмотрел на девушку: не обидел ли. Но Коп Тар, устремив неподвижный взгляд в темное небо, стала раздеваться. Она должна была отблагодарить парня за вторичное спасение. От старших замужних подруг слышала, что ЭТО – самое желанное для мужчин, да и для самих женщин. ЭТО – слаще меда.
Фонарь, тлевший до сих пор слабым огоньком, вдруг ярко вспыхнул и погас, будто не желая, чтобы кто-либо стал свидетелем таинства любви. Даже комары, яростно атаковавшие тела влюбленных, внезапно угомонились.
Сначала Коп Тар, кроме острой боли, ничего не почувствовала. Постепенно ее стала заполнять пьянящая невесомость, и показалось, что она взлетает к высоким звездам…
Утром, когда они пробирались сквозь чащу, девушка старалась не смотреть на спутника. Было стыдно за содеянное, и в то же время в ней пылала бурная радость. Это торжествовала родившаяся ночью на лесной полянке ЖЕНЩИНА.
Когда они услышали вдали голоса перекликающихся людей, вышедших на поиски пропавшей, Коп Тар остановилась.
– Туда… я… один, – и она показала на убегающую вдаль тропинку. – Ты… ходи туда, – махнула она в противоположную сторону.
Андрей понимающе закивал и почему-то тоже стал коверкать слова:
– Твоя не бойся. Я твоя не видал. Моя твоя не видал. Твоя сам ходила из тайги. – Но потом добавил, понизив голос почти до шепота, – я тебя люблю! – И, поддернув висевшую за плечом винтовку, зашагал по дорожке и вскоре скрылся за деревьями.
После этого случая братья больше не пускали Коп Тар в тайгу. Да и она сама, достаточно пережившая в ту ночь, не особенно стремилась к общению с дикой природой. Тем более, что стало твориться что-то непонятное. По утрам ее тошнило, внезапно начинала кружиться голова. Порой она ничего не ела, а только пила острый рассол от квашеной по-корейски капусты. Через месяц Коп Тар наконец поняла, что беременна.
Она знала, это добром не кончится: братья убьют ее. Но Коп Тар непременно хотела родить ребенка – ее и Андрея. Их ребенка. При одной мысли о теплом живом комочке, в котором их кровь, она начинала трепетать от нежности. Да, он должен жить! А она… будь что будет…
Прошла еще одна зима. Дважды набегали хунхузы, но уходили ни с чем. Самалийцы научились обороняться.
Братья, занятые работой и ночными дежурствами в отряде самообороны, не замечали, как округлилась фигура сестры. Лишь однажды младший из братьев со смехом сказал:
– Сестренка ничего не ест, а пузеет, как дрожжевое тесто. Тебе надо больше двигаться, а то скоро в дверь не пролезешь. Айда с нами на лесоповал. Сразу похудеешь.
Перепуганная девушка весь день возилась над своим нарядом, чтобы широкая юбка и длинная бесформенная безрукавка скрадывали выпятившийся живот. Она надеялась, что братья обратят внимание на ее одностороннюю припухлость в последнюю очередь: мужчины никогда ничего не замечают. Но ее подружки и женщины села тут же смекнули бы, в чем дело, – и потому она перестала бывать на людях. Сначала окружающие удивлялись, но потом оставили ее в покое, решив, что после приключения в лесу Коп Тар немного свихнулась.
Что ж, они были не так далеки от истины.
Больше всех терзался от ее затворничества Андрей. Сначала он встревожился, не заболела ли? Но вскоре после подсдушанного мимолетного разговора девушек, стиравших на берегу Самары, он понял, что Коп Тар здорова, но отчего-то скрывается. Не так часто, чтобы это кому-нибудь не бросилось в глаза, Андрей прохаживался мимо избы, где жила девушка (Коп Тар даже раз видела его, но не посмела хоть как-то дать знать о себе), но все было впустую. Свою любимую Калюжный не увидел ни разу. Молодой казак терялся в догадках и продолжал мучиться.
Наконец в конце апреля, когда Амур уже очистился ото льда и катил свои воды к далекому океану, Коп Тар почувствовала, что начинаются роды. Она подхватила заранее подготовленный узелок со всем необходимым для младенца. Девушка, как могла быстрее, отправилась к дальней родственнице. Троюродная тетка, женщина средних лет, увидев Коп Тар, сразу все поняла и уложила побледневшую племянницу на топчан. А Коп Тар уже в кровь кусала губы, чтобы не закричать.
Тетка погнала своих сыновей за бабкой-повитухой, живущей неподалеку, а сама поставила греться большой бак воды, достала корыто.
Вскоре избу заполнил плач младенца. Тетка, взявшая крохотную девочку на руки, чтобы обмыть, чуть не выронила ее: у ребенка были серые глазки и золотистые волосы.
На второй день в избу тетки Ин Хан ввалились братья Коп Тар. Старший сразу шагнул к топчану, где лежал младенец, и хотел схватить его, но молодая мать кинулась и так толкнула, что тот, попятившись, грохнулся на пол.
– Уходите отсюда, – закричала Коп Тар. – Будем выяснять отношения на улице! А ты, тетя, никому не давай ребенка. Выходите! – И столько властной силы было в голосе Коп Тар, что братья послушно вышли за дверь.
Но на улице старший брат тут же ударил сестру наотмашь. Та упала. К ней подскочил средний брат и пнул ногой в живот со словами: – Вот тебе, поганое место, откуда вылезло отродье! Вот тебе, на! За то, что принесла позор на наши головы, – и он пнул еще дважды.
Младший стоял в растерянности. Он тоже был разъярен поступком сестры – теперь и на улицу не выйдешь: все будут тыкать пальцем. И в то же время ему было немного жаль сестру, которую так избивали старшие.
– А ты чего стоишь? – вдруг закричал Кен Дар. – Разве можно терпеть, когда нас называют братьями потаскухи!? Лучше убить ее, чем выносить такое! – И он, подняв с земли длинную жердь, замахнулся на лежащую сестру. Но та проворно поднялась и побежала прочь. Она хорошо знала, что ее догонят и убьют, но в ней говорил материнский инстинкт, что надо злодеев увести подальше от ее малютки, золотоволосой Марии. Она не успела окрестить девочку, но попросила тетку Ин Хан, если с ней что случится, сказать отцу Тимену, чтобы назвали так, именем Богородицы.
Коп Тар бежала по длинной улице между избами. Село будто вымерло. Мужчины были на работе, а женщины, кто со злорадным любопытством, а кто с состраданием наблюдали из окон за разыгрывающейся трагедией. Коп Тар не звала на помощь. Она знала, что никто не поможет. Да, может, она и в самом деле достойна жестокого наказания. Лишь бы не тронули ребенка…
Когда Коп Тар почувствовала, что нет больше сил бежать, она юркнула в первую же открытую калитку и заметалась по двору. На глаза попался деревянный сруб колодца, над которым возвышался журавль, гордо подняв длинный клюв. Молодая женщина оглянулась. Не увидев преследователей, метнулась к колодцу и, ухватившись за веревку, прыгнула вниз. Журавль стал плавно опускать голову в поклоне, и Коп Тар вскоре почувствовала под ногами воду, которой оказалось лишь по колено. Колодец был только что вырыт. Молодая женщина затаилась, прижавшись к земляной стене, по которой скатывались капли. И вдруг на ее голову обрушилось что-то тяжелое. Теряя сознание, Коп Тар почувствовала еще несколько ударов по шее и спине. Последняя угасающая мысль, короткой вспышкой осветила ее сознание: что будет с моей маленькой Марией?!
Коп Тар была мертва. Она лежала ничком на дне колодца под грудой камней, которые еще некоторое время продолжали яростно кидать братья Хегай.
– Хватит! Теперь уж наверняка подохла, – проговорил с удовлетворением старший, отряхивая от земли руки. – Я еще в день тано заметил, как она поглядывала на этого собачьего сына казака. Но никак не думал, что наша сестра может стать шлюхой. Если бы кого из наших пустила к себе в нору, а то грязного русского! Вот падаль! Пошли, братья, мы свой долг выполнили. Наши умершие родители должны быть удовлетворены, – и первым зашагал со двора.
Вахмистр Гринев ходил по своей избе и молча воздевал руки к потолку. Он не мог выговорить ни слова: его душила ярость.
– Кош-м-а-р! – наконец смог он выдавить из себя. – По-з-з-з-ор! – второе слово тоже вылезало из него по частям.
– И это уссурийский казак! Позор! – Наконец приобрел он нормальный дар речи. – Где этот кобель?! – обратился Гринев к двум понуро стоящим у порога казакам.
Те удивленно переглянулись.
– Дык, господин вахмистр, вы же сами приказали посадить его в холодную… – настороженно проговорил один, боясь, видимо, обозлить начальство напоминанием о его забывчивости.
– Верно, черт бы его побрал! Тут не только это, забудешь как самого зовут! – в сердцах воскликнул вахмистр, продолжая бегать по горнице. Вот что, –остановился он перед казаками, – пойдите и объявите ему, что сегодня в полдень на сельской площади прилюдно положим его на скамью, сдерем штаны и всыплем пятьдесят… – Гринев помолчал, потом, видимо, решив, что это слишком, поправился, – двадцать пять плетей. Напаскудил, так пусть отвечает!
– Господин вахмистр… – нерешительно, но с упреком в голосе проговорил второй, – зачем же прилюдно? Ведь казак же…
– Какой он к черту казак! – рассвирепел вахмистр. – Сорвем с него погоны, отберем оружие и – гуляй, парень, хоть в портках, хоть без! Из-за него девку загубили! А он что?! Сделал свое подлое дело и – в кусты? Не-ет, пусть скажет спасибо, что отделается поркой. А то бы на атаманский совет, так его либо вздернули, либо на рудники сослали! Идите, выполняйте! И чтоб ровно в полдень привели на площадь. Новопоселенцы должны знать – подлости не прощаем, ни своим, ни чужим. Я пойду, скажу их старшому, чтобы оповестили народ. Ну, чего зенки выпятили?! Шагом марш!
Казаки нехотя поплелись выполнять приказ.
На небольшой площади в центре Благословенного толпился народ. Люди всегда охочи до зрелищ. Посредине стояла широкая лавка, так сказать, лобное место. Рядом прохаживался здоровенный казак с плетью в руках. Он чувствовал себя явно неуютно и прятал глаза от окружающих. Неподалеку на земле со связанными руками сидели братья Хегай. Сегодня общий сход должен решить их судьбу.
Солнце уже перевалило за полдень, а Калюжного не вели. Все нетерпеливо поглядывали на дорогу, ведущую от причала. Толпа зашумела, когда от берега кто-то запылил. Вскоре запыхавшийся казак, один из тех, кто должен был привести Андрея, подбежал к вахмистру и стал что-то шептать тому на ухо. Гринев побледнел и, придерживая шашку, которая била его при ходьбе по глянцево начищенным сапогам, побежал было за вестовым, но вдруг круто развернулся и, забравшись на скамью, громко проговорил, хотя голос его был хриплым от волнения:
– Граждане поселенцы! Господа! Сейчас мне сообщили, что казак Андрей Калюжный, которого мы должны были наказать, – и он указал на скамью под собой, – повесился…
Толпа ахнула. Где-то раздался женский плач. Сострадание всегда отстает на шаг от беды.
Вахмистр зачем-то снял фуражку, несколько секунд невидяще смотрел на собравшихся, затем глубоко поклонился и, сойдя на землю, быстрым шагом удалился в сторону реки.
Переправившись на ялике на остров, Гринев прямым ходом направился в холодную, где порешил себя Калюжный, разорвав гимнастерку на ленты и соорудив из них петлю.
В старой брошенной избе, которую в редких случаях использовали для экзекуций провинившихся казаков, вбежавший Гринев увидел растянувшееся на полу тело Калюжного и хлопочущего над ним фельдшера – добрейшего Федотыча, у которого первейшим и, пожалуй, единственным средством от всех болезней была водка. И что удивительно, эта “аква вита” на казаков действовала, как живая вода. И сейчас Федотыч, склонившись над Андреем, аккуратно вливал тому в рот свое универсальное лекарство.
Сначала до вахмистра не дошла глубинная суть этого медицинского эксперимента, но в следующий момент с криком “Жив, сукин кот!” он бросился вперед и, растолкав сгрудившихся казаков, упал на колени.
– Ну, что, пьет? – почему-то переходя на шепот, как у постели тяжело больного, спросил он у фельдшера.
– А куда ему деваться!? – с бодрой уверенностью отвечал старый эскулап, не без удовольствия принюхиваясь к родному запаху.
– Чего ж ты так, сынок, – жалостливо проговорил Гринев, заметив, что Андрей наконец открыл глаза. – Ну, побаловался с девкой, ну, родила она, а ты… – он прикусил язык под страшным взглядом молодого казака, который, видимо, вновь осознал весь ужас случившегося.
Вахмистр поднялся на ноги, отряхнул колени. Он был смущен минутной слабостью и потому с напускной свирепостью скомандовал:
– А вы чего сбежались, как бабы на чужую свадьбу?! Марш по местам! Или нечем заняться? Сейчас дам команду к строевой подготовке, будете маршировать у меня весь день. Разойдись! А ожившего отведите к себе и пусть не выходит, пока не решу, что с ним делать. Герасимчук, – зыркнул он на чернявого казака, – проследишь, чтобы не учудил чего нового, – и с этими словами, твердо шагая, вышел из избы.
А между тем в селе на площади шел суд над братьями Хегай. Они стояли на коленях в центре, а желающие высказаться поднимались на скамью, по примеру вахмистра, и говорили, как поступить с ними.
Предложений было много, и самых разных. Люди распалялись и последние ораторы стали требовать бросить всех троих в тот же колодец и забросать камнями. Но вот на скамью поднялся Сор Тиг. Все затихли.
Сор Тиг долго стоял молча, глядя куда-то вдаль. Некоторые даже стали оглядываться в ту сторону.
Глубоко вздохнув, он начал говорить.
Эти люди совершили страшное преступление. Они зверски убили человека. Сестра это их или не сестра – какая разница? Это человек. И за это они понесут наказание по закону страны, где мы живем. Мы не имеем права совершать самосуд. Это будет то же самое, что совершили они. Сегодня из Хабаровки должен прийти пароход с товаром. На нем мы и отправим убийц, чтобы их судили и воздали по заслугам.
Сор Тиг немного помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил теперь не столь категорично. Интонации стали мягче и задушевнее, как будто он говорил не перед большой толпой, а вел беседу с близким другом.
– Все вы знаете, почему мы называемся самалийскими корейцами. Да, отсюда до нашей родины сорок тысяч ли. Но нет в том нашей вины, что так случилось. Не виноваты и наши прадеды, ушедшие с родной земли в эти края. От хорошей жизни с места не срываются. Значит, была тому причина. Но раз мы живем здесь, не должны замыкаться в своих национальных традициях и воззрениях. Это уже привело к страшной трагедии. Посмотрите на них, – и он указал на братьев Хегаев. Их сестра родила ребенка, отец которого оказался не нашей национальности. И они убили Коп Тар. Разве правильно, умирая с голоду, выбрасывать кашу только потому, что ее отведал сосед? И разве лягушке легче оттого, что ее слопал журавль на своем болоте, тогда как она могла спастись, перепрыгнув через межу? Да, наша судьба складывается так, что мы должны смириться с требованиями жизни. Конечно, никто не может запретить сохранять наши национальные традиции, но нельзя доходить до крайности. Крайность всегда граничит с пропастью. Вот они дошли до крайности, – и Сор Тиг вновь указал на братьев. Потом перевел взгляд на стариков, сидевших в первом ряду на принесенной кем-то скамейке. – А как считают наши старейшины? Вы согласны с тем, что я говорю?
Четыре старика, которые сидели, опершись на суковатые палки, враз закивали.
И в этот момент со стороны Амура раздался веселый гудок пароходика. Каждый раз появление неуклюжего колесного чуда воспринималось переселенцами как праздник. И потому, услышав гудок, все, находившиеся на плошади, насторожились, а затем, как по команде, сорвались с места и поспешили на берег.
Последними под конвоем двух казаков побрели братья Хегаи.
– А что же стало с маленькой Марией? – спросила взволнованная услышанным Анна.
Девочку не отдали отцу, – с заметным усилием заставляя себя говорить, произнес Роман. При этом он смотрел в иллюминатор, за которым догорал день.
– Андрей Калюжный некоторое время жил в селе, но однажды сел на пароход и уехал. С тех пор никто ничего о нем не слышал.… А девочку воспитала тетка Ин Хан. Говорят, выросла красавицей: золотоволосая, а светлые серые глаза миндалинками. Она вышла замуж за хорошего парня. Корейца. По фамилии Мен. У них было четверо детей. А потом у старшего сына, Лаврентия, женившегося на русской девушке, родился сын, которого нарекли… Виссарионом…
Сидевшие в каюте повернулись к Висе, а тот лишь растерянно моргал.
– Так это что, я? – наконец смог выдавить он из себя. – Это с моими предками такое приключилось?
– Выходит так. Вот какой сложный расклад получился. Потому что наше
село Самали оказалось как бы страной в стране. Люди жили оторванными от остального мира, и здесь складывались свои традиции, обычаи, даже язык. Но об этом чуть позже. Видишь, Виссарион, так ты узнал об истории своих предков. А ведь пройдет некоторое время, и последующие поколения ничего не узнают о своих старших. Да и о Самали будут знать лишь понаслышке… Это наша с вами беда, что мы постепенно превращаемся в иванов, не помнящих родства.
