Санитары бросили Дмитрия на носилки и затолкали в машину. Никого из близких не хотели брать с собой, но Клара, молча оттолкнув здоровенного врача, влезла в кузов “РАФика” и никакими силами ее нельзя уже было оттуда выгнать. Гена и Лаура через несколько минут помчались вслед за “скорой” на подвернувшейся машине, пообещав водителю баснословную сумму.
В больнице Дмитрию промывали желудок, делали уколы, вливания. Но тот уже не приходил в себя. Под утро он лишь раз открыл глаза, увидел склоненное над ним лицо Клары, слабо улыбнулся и вновь впал в беспамятство.
Робкие солнечные лучи с трудом пробились сквозь немытые стекла в палате и неуверенно коснулись серых стен. Светлое теплое пятно на мгновение застыло, как бы раздумывая, на чем бы ему остановиться, и поползло дальше, вниз. Оно переползло со стены на пол, прошлось по нечистым половицам, словно главврач на обходе, высветляя огрехи работы санитарок и сестер, и остановилось на спокойном, словно спящем лице Дмитрия. Дежурный врач поднял его веки, долго вглядывался в зрачки, будто еще на что-то надеясь, потом тяжело вздохнул и сказал, ни к кому не обращаясь, словно самому себе:
– Все. Кончился. Жаль парня…
По предварительному диагнозу, смерть наступила в результате отравления неизвестным медленно действующим ядом. Следственные органы завели уголовное дело. На допрос стали вызывать всех участников вечеринки, работников ресторана. С одной из первых следователь хотел побеседовать с Кларой. Девушка вошла в кабинет и невидящим взглядом уставилась на поднявшегося из-за стола майора Ахметова. Тот предложил ей сесть. Она села и вновь замерла в каком-то оцепенении.
Клара и в самом деле все время с того страшного момента в больнице постоянно жила в ожидании, что сейчас кто-то войдет и сообщит об ошибке. Дмитрий не умер. Он очень крепко спит. Нужно было, чтобы он обязательно проснулся, потому что ей необходимо сказать что-то очень важное. Она хотела уже давно сказать об этом, еще до помолвки. Но что именно – никак не могла вспомнить. И она направляла все свои силы на то, чтобы вспомнить. Она верила, что тогда Дима проснется.
И сейчас, сидя напротив следователя, она не видела его. И вообще не понимала, где она и что с ней. Когда отец привел ее в эту комнату, Клара, словно робот, передвигала ногами, а сама была сосредоточена на одной мысли: что я хотела сказать Диме?…
Видя, в каком состоянии находится девушка, Ахметов мягко спросил:
– Вы сможете сейчас побеседовать со мной? Может, лучше отложим разговор? – Но Клара отрицательно затрясла головой. Решив, что девушка не хочет откладывать неприятную процедуру, Максим положил перед собой лист протокола допроса и, как делал это тысячу раз, задал дежурный вопрос:
– Как ваша фамилия?
– Хон… – машинально ответила она. – Хо-он… – нараспев повторила она, уже задумываясь над произнесенным, и вдруг звонко рассмеялась и, вскочив со стула, закружилась по комнате, хлопая в ладоши. – Вспомнила, вспомнила! – счастливо улыбаясь, остановилась Клара перед столом следователя. – Хон и Хан, Хон и Хан! И как только я могла забыть?!
Ахметов, поднявшись со своего места, с содроганием наблюдал эту жуткую сцену. Он видел глаза этой танцующей и смеющейся девушки. Они были направлены в потусторонний мир. И, чтобы как-то вернуть ее к действительности, он спросил:
– А что это такое – Хон и Хан?
Ах, да! Вы же тоже не знаете… Перед помолвкой Дима беспокоился, не помешает ли что-нибудь нашей свадьбе. Знаете, заговорщически озираясь, понизила голос девушка, – столько всяких обычаев и традиций. Мало ли кто что придумает, сам толком ничего не зная… Тогда я хотела сказать ему и не успела, а потом забыла. Сейчас пойду и скажу, – и она легко развернувшись, направилась к двери.
– А о чем вы хотите рассказать… Дмитрию? – остановил ее Максим. Не мог же он сказать, что ей не с кем поделиться тем, что она вспомнила!
– А вот о чем. Я скажу ему, чтобы он не брал в голову, что я – Хон, а он – Хан… Это Ханам между собой нельзя жениться, потому что, якобы, все они родственники… Хотя на земле миллионы Ханов. И как они все могут быть родственниками?! Но я – Хон, слава Богу! И пусть он не волнуется, мой дурачок… – и она выпорхнула из кабинета. Ахметов с тяжелым сердцем слушал, как она что-то оживленно говорит отцу, ожидавшему в коридоре.
Майор Ахметов вчитывался в строки, написанные ровным, аккуратным, совершенно не таким, как пишут обычно врачи, почерком. Судмедэксперт Алексей Стефанович написал заключение о смерти Дмитрия Хана, как всегда, обстоятельно и лаконично, без лирических отступлений и бездоказательных предположений. Описание вскрытия заняло добрых два листа, но из них лишь несколько строк приковало внимание следователя. “Смерть наступила в результате отравления ядом из ряда ингибиторов холинэстеразы, которые блокируют передачу нервных импульсов воздействия на нервные волокна, что приводит к летальному исходу. В данном случае применен хлорофтальм – белый кристаллический порошок со слабым запахом, хорошо растворимый в воде и в спирте. Справка: в прошлом, до появления тимоптиков хлорофтальм широко применялся в офтальмологии, но только в виде готовых препаратов. В настоящее время хлорофтальм используется в научно-исследовательских лабораториях офтальмологии».
