О дальнейшей судьбе Люшкова поведал А.С. Сутурин в своей книге «Дело краевого масштаба» (Хабаровск, 1991):
«Люшков узнал от другого палача – Г.М. Осинина, остававшегося в Хабаровске за начальника управления, – что на Дальний Восток скоро прибудет Т.Ф. Горбач*… На основании этой информации Люшков сделал для себя вывод, что Горбач, скорее всего, едет на смену ему. Его же ждёт подвал внутренней тюрьмы НКВД, откуда уже никогда не выберешься. И Люшков трусливо бежал за границу, продав за тридцать сребреников многие секретные данные, которыми он обладал как начальник Управления государственной безопасности крупнейшего приграничного района страны».
28 мая 1990 года в газете «Дальневосточный пограничник» был опубликован рассказ чекиста С. Николаева. Привожу его полностью:
«Допрошенный 25 ноября 1945 года Такеока Ютака показал, что в связи с самовольным возвращением Люшкова в Дайрен 15 августа он, Ютака, посетил начальника штаба обороны Квантунского полуострова генерал-лейтенанта Янагита Гендзо, с тем чтобы решить, как поступить с Люшковым. В состоявшемся разговоре Такеока назвал генералу четыре варианта: учитывая заслуги Люшкова перед Японией, дать ему возможность бежать из Маньчжурии; в случае требования Советского Союза – выдать; бросить на произвол судьбы. И как крайность – убить или отравить. Решение Янагиты, как старшего начальника, было однозначным: если Люшков откажется от самоубийства, ликвидировать его.
…Такеока занялся судьбой Люшкова только через четыре дня после визита к Янагите…
19 августа в 9 час. вечера Такеока вместе с сотрудником миссии Ивамато навестил Люшкова в гостинице «Ямато» и предложил ему зайти в миссию для переговоров по его делу.
– Придя втроём в военную миссию, в мой кабинет, который находился на втором этаже, – давал показания тогда же Такеока, – мы около двух часов вели разговор о том, как поступить с ним в связи с тем, что части Красной Армии скоро могут быть в Дайрене… Я имел намерение отравить Люшкова в кабинете, для чего имел при себе в боковом кармане брюк приготовленные в маленьком флакончике 5 граммов цианистого калия в кристаллах… В процессе беседы я ему предложил чай в стакане, рассчитывая незаметно положить в него яд… Однако Люшков пить чай отказался, заявив, что у него болит желудок… Я стал вести разговор о том, чтобы он покончил жизнь самоубийством, указав на безвыходность положения. Но Люшков отказался от самоубийства и опять настоятельно требовал создать ему условия для побега. Согласившись, для видимости, что не возражаю против его побега, я предложил пойти вместе с ним в порт, якобы подыскать подходящее судно, на котором он мог бы уплыть в Китай. Спустившись со второго этажа, на ступеньках к выходу во двор я быстро зашёл вперед и внезапно из имеющегося у меня браунинга выстрелил ему в левую сторону груди. Он упал. Это было примерно в 11 час. 50 мин.».
Всего год потребовался Люшкову, чтобы подвести под расстрел сотни невинных людей, в том числе и наших отцов. В июне 1938 года (заметьте, через месяц после того, как был подписан приговор о расстреле М.М. Кима и А.А. Кима) Люшков сбежал в Японию, сам оказавшись шпионом. Вот откуда те сфальсифицированные «подробности» в следственных делах наших отцов – «японский разведчик Юнин» и пр. Люшков уже тогда, работая на японскую разведку, хорошо знал детали фабрикации шпионских дел.
Вот что пишет в своём письме об этом Тельмир Афанасьевич, долго и упорно собиравший материалы о Люшкове:
«О предателе и подлинном шпионе Люшкове в своё время много писали японские журналисты. Позорный и компрометирующий советское государство и органы госбезопасности случай долго умалчивался нашей запуганной прессой, в конечном итоге сами японцы застрелили его как собаку. Вдвойне обидно, что от рук такой мрази погибли наши отцы…»
