Глава двенадцатая
Институт кинематографии гудел, как потревоженный улей. Лекции мастеров, столь любимые будущими сценаристами, режиссерами, операторами и актерами, прослушивались без обычного внимания и заинтересованности. Сейчас мысли и разговоры теснились вокруг одной темы – курсовой короткометражки пятикурсника Сергея Петрова «Благословенно имя твое». Кроме, пожалуй, названия, лента, на первый взгляд, ничем особенно не выделялась среди остальных, разве что пленки было израсходовано сверх лимита, за что был получен соответствующий нагоняй. Это был спокойный, даже слишком размеренный кинорассказ о семье академика Тонкопрядова. Причем сам глава большого семейства произнес в фильме буквально несколько слов. Да и остальные персонажи были скупы на разговоры. На экране все, казалось, происходило в замедленном темпе, но подспудно ощущалось такое борение чувств, совмещение несовместимого – внешнего спокойствия и внутреннего урагана, что порой казалось, пленка не выдержит и лопнет от напряжения происходящего в кадре. И апофеозом всему служила последняя сцена, когда академик отказывается вступать в КПСС, потому что, мол, еще не дорос. Причем эти кадры были доподлинными, так как райком партии хотел с помпой отметить пополнение партийных рядов таким почетным членом как всемирно известный ученый Тонкопрядов. И для того, чтобы увековечить это знаменательное событие, секретарь райкома приказал пригласить на заседание бюро оператора, и не кого-нибудь, а знаменитого Романа Кармена. Но в назначенный день Роман Кармен позвонил первому секретарю и, сказавшись больным, обещал прислать молодого талантливого кинооператора. И то, что пятикурсник ВГИКА Сергей Петров был молодым – это было само собой разумеющимся, а то, что он был талантлив, являлось непреложным фактом. И Кармен послал именно его, чтобы он, завтрашний выпускник, примелькался в глазах начальства и в будущем имел доступ к важным мероприятиям. Петров один выступил в трех лицах: сценариста, режиссера и кинооператора. Ассистентом же к нему прикрепили Юна. Пусть поучится мастерству и побудет на людях.
Но с приемом в партию большого ученого произошел конфуз. В общем замешательстве никто и не вспомнил, что вся сцена фиксировалась на кинопленку. А когда вспомнили, Сергей уже успел снять копию последних кадров, которые позже вставил в свой фильм.
Скандал начался сразу после первого же просмотра короткометражки. Кто-то быстро сообщил в деканат и ректору института, что Сергей Петров и его съемочная группа состряпали антипартийную, антисоветскую штуковину. Крамольных студентов вызвали на два часа дня на заседание парткома института. Этого ждали не только «провинившиеся», но и большинство вгиковцов. Задолго до назначенного часа в коридоре у дверей парткома собрался чуть ли не весь институт. Тут и там вспыхивали споры. Сначала говорившие вполголоса забывались и криком старались доказать свою правоту. Гул стоял невообразимый. И вдруг, как от взмаха палочки маститого дирижера, все разом смолкло. Между шпалером студентов шествовали сытно отобедавшие члены парткома. Но воцарившаяся на несколько минут тишина внезапно взорвалась возгласами и криками. Однако они звучали совершенно по- иному, чем до сих пор. Это были приветствия и слова поддержки появившимся Сергею Петрову и Юн Сек Вону, также вызванному на заседание парткома, пока неизвестно в качестве кого – обвиняемого или свидетеля. Вообще-то иностранных студентов не привлекали к подобным мероприятиям, но случай был настолько из ряда вон выходящих, что партийная организация сочла возможным нарушить правило и привлечь к ответу Юна. Маленькое шествие замыкала насмерть перепуганная лаборантка Зиночка Карпова, за веселый нрав и множество веснушек так и прозванная студентами «Веснушкой». Парни награждали Сергея дружескими похлопываниями по плечу и крепкими рукопожатиями, мол, держись и не робей. Несколько девушек выбежали из шеренги и запечатлели свои чувства следами губной помады на щеках героев дня. Немало тумаков и поцелуев заработал и Сек Вон, у которого, пока он дошел до дверей парткома, уже гудели плечи и спина, а от девичьих губ пунцово рдели щеки.
Наконец вновь стало тихо, да так, что стало слышно, как на первом этаже тетя Настя водила шваброй по опустевшему коридору. Каждому хотелось услышать, о чем говорят на заседании. Кто-то из парней догадался заранее подставить под дверь пивную пробку, чтобы осталась щель.
– Товарищи! – поднялся со своего места во главе длинного стола секретарь парткома. – Все вы наверняка наслышаны о чрезвычайном происшествии на пятом курсе операторского. – Сидевшие вдоль стола молчали. Лишь некоторые кивнули. – Ладненько, – продолжил секретарь своим жидким тенорком (за что получил прозвище «парткозел»). – Тогда не буду занимать ваше внимание пересказом возмутительного поступка Сергея Петрова. Он посмотрел на студента, глядящего в окно, будто происходящее вовсе не касалось его, и укоризненно покачал головой. – Мы, товарищи, должны дать партийную оценку случившемуся и сделать соответствующие выводы. Считаю, что без организационных мер… – он немного помолчал и продолжил, многозначительно понизив голос: – В райкоме уверены, что в нашем в целом здоровом коллективе дадут правильную оценку происшедшему. Прошу членов парткома и приглашенных высказаться и внести свои предложения, – и обвел всех долгим изучающим взглядом, как бы давая понять, что он-де знает, кто чем дышит, но надеется на благоразумие каждого.
Он был не так прост, этот «парткозел», как казалось некоторым. Впрочем, в ЦК КПСС народ был ушлый, там знали, кого посылать комиссаром в такой сложный институт, как ВГИК.
Вслед за парторгом выступил секретарь комсомольской организации института Денис Давыдов. Он гордился тем, что является двойным тезкой героя Отечественной войны восемьсот двенадцатого года. Видимо, родители нарекли его Денисом из соображений, что сын вырастет таким же лихим и храбрым, и пока у них не было повода для разочарований.
– Мы тут давно присматриваемся к Сергею Петрову, – начал Денис, откидывая со лба непослушную прядь. – Уж больно он самонадеян и, я не боюсь этого слова, груб. На любое замечание отвечает чуть ли не матом. А если что-то хочешь подсказать в творческом плане, тут уж берегись – может дойти и до кулаков. Потому старались обходиться молчанием, если дело касалось Петрова. Вот и домолчались. Он выдал не только бездарную курсовую, но и явную антисоветчину. Двадцать лет назад за такое его бы тут же по пятьдесят восьмой отправили на Колыму. И, мало того, к созданию своего, я не боюсь этого слова, злопыхательского пасквиля он еще привлек иностранного товарища, – и указал на Юн Сек Вона, а также комсомолку-лаборантку. Ну, с ней мы еще разберемся отдельно. И я надеюсь, что корейские товарищи также не похвалят своего коллегу за, я не побоюсь этого слова, верхоглядство. А Сергея Петрова, как говорится, лучше поздно, чем никогда, надо гнать поганой метлой с белым билетом из института, чтобы на дух его не было рядом с нашим, как сказал великий Сталин, самым массовым искусством. Я все сказал, – Давыдов победоносно обвел взглядом присутствующих, – и думаю, что коммунисты и комсомольцы поддержат меня.
В кабинете парткома некоторое время стояла тишина. Ее нарушил спокойный, чуть глуховатый голос знаменитого кинорежиссера Сергея Герасимова:
– Ну, зачем же вы так, голубчик, сразу «бездарность», «антисоветчина»… За такое не только двадцать лет назад, но и сейчас можно загреметь на Колыму. Я дважды смотрел короткометражный фильм «Благословляю имя твое» и совершенно убежден, что это произведение сделано талантливо. С точки зрения творческого мастерства я со спокойной совестью ставлю Петрову «отлично». Мне сказали, что некоторые кадры из семейной жизни академика отснял наш корейский студент, товарищ… Юн, – подхватил он подсказанную ему фамилию. – Что ж, Юн вполне справился с поставленной перед ним сложной задачей: проникся духом фильма и понял, чего хочет сценарист-режиссер. И некоторым, отснятым им кадрам мог бы позавидовать и опытный оператор. Ну, а девчушка, наша Веснушка, тут и вовсе ни при чем. Ей сказали – она сделала. Смонтировала мастерски. Как говорится, комар носа не подточит. Это творческая сторона ленты. А теперь в отношении темы. Вам она не нравится? – он поочередно посмотрел на секретарей парткома и комсомола: – А мне она понравилась. И даже очень. Нет ничего крамольного в том, что уважаемый всеми академик посчитал невозможным пока свое вступление в партию. Почитайте-ка в Уставе. Там же сказано, что партия коммунистов – это добровольный союз единомышленников. И насильно в нее никто не гонит. Ни в коем случае. А потом, надо поражаться мужеству академика, который честно сказал, что еще не готов к высокому акту. И весь фильм рассказывает о том, как родилась и росла в академике эта мужественная честность. Впрочем, честность не мужественной не бывает. И в фильме всем нам на зависть показано, как воспитывается на примере и традициях Тонкопрядовых младшее поколение этой великолепной семьи. И надо поражаться, еще раз возвращаясь к творческому мастерству Сергея Петрова, как ему удалось в короткой ленте так ярко и выразительно отразить сложную ткань человеческих характеров и их взаимоотношений. А вы, кстати, молодой человек, – обратился Сергей Апполинарьевич к Денису Давыдову, – сами смотрели эту «бездарную» курсовую работу?
Комсомольский секретарь, пунцовея, смущенно завертел головой, будто ища поддержки.
– Да, я… Нет, мне рассказывали, между прочим, и некоторые преподаватели…
– Так вот, молодой человек, – все также спокойно продолжал Герасимов, – никогда не смейте судить творчество с чужого голоса. Оно – плод работы души и мозга. А если нет ни того, ни другого, о чем же тогда говорить? Двадцать лет назад такие… и посылали лучшие умы, людей одаренных и талантливых на колымские лесоповалы. И Герасимов сел, вытирая руки носовым платком, словно притронулся к чему-то нечистому.
– Я полностью согласен с Сергеем Апполинарьевичем, – не вставая с места, тихо, но внятно произнес Михаил Ромм, режиссер. – В отличие от товарища Давыдова, я смотрел ленту Петрова трижды. И каждый раз поражался смелости и новизне штрихов, наносимых зрелым художником. Нам, старшим, порой следует кое-чему поучиться у молодых, и в данном случае – у Сергея Петрова. Это к тому же и политически грамотное произведение.
– Так-с, – сумеречно промолвил секретарь парткома. – Кто еще хочет высказаться?
Все молчали.
– Ладненько, – еще более помрачнел партийный руководитель института. – Тогда какие будут предложения по поводу… наказания Петрова? Не можем же мы ограничиться обсуждением. В райкоме нас не поймут. Что, так и будем молчать? Ладненько. Предлагаю: за срыв съемки в райкоме КПСС и перерасход пленки при подготовке курсовой работы отчислить из института Сергея Георгиевича Петрова, студента пятого курса операторского факультета. Кто – за? Прошу голосовать. Только члены парткома. Это было произнесено так стремительно, что присутствующие не успели понять всю бессмысленность предложения, в замешательстве оглядывались, переспрашивали друг друга. Где-то в углу нарастал смешок.
В этот момент распахнулась дверь, и в партком вошел Роман Кармен. Он чуть запыхался, и на его обычно бледном сухощавом лице разгорелся румянец. Скорее всего, от нервного возбуждения.
– Прошу прощения, – произнес он, переводя дух. – Хорошо, что все на месте. Вы разрешите, я объясню причину своего опоздания, – обратился он к секретарю парткома, и, не дожидаясь ответа, пояснил: – Я был у Николая Александровича Булганина. Мы вместе отсмотрели пленку Петрова, – он обернулся к сидевшему на последнем ряду Сергею. – Вы извините, Сережа, без вашего разрешения решил показать ваш фильм члену политбюро ЦК КПСС товарищу Булганину. – В ответ Петров, лишь растерянно повел плечами и кивнул. – Так вот, – продолжил Кармен, – Николаю Александровичу фильм понравился, и он полностью согласен с моим мнением о работе нашего Петрова. А я сказал, что это талантливая работа, сделанная в духе лучших традиций мирового кино. Думаю, что сегодняшнее заседание парткома учтет мнение члена политбюро ЦК КПСС и в своем решении даст объективную оценку работе пятикурсника. Впрочем, творческие вопросы мы будем решать на своем совете в другом месте, не так ли, Сергей Апполинарьевич? – и он заговорщически улыбнулся Герасимову. Тот одобрительно кивнул и поднялся с места.
– Секретарю же парткома надо дать время выработать правильное решение сегодняшнего заседания. Проголосовать мы всегда успеем, – и направился к выходу. Остальные последовали за ним. На месте оставались сидеть лишь два секретаря – парткома и комсомольского комитета.
А в коридоре выходящих из кабинета ожидало море восторгов и восхищения. Романа Кармена девушки обцеловали, а героя дня Сергея Петрова парни подняли и на руках пронесли по длинному коридору.
Немного победителем чувствовал себя и Юн Сек Вон. Смущенный от похвал Михаила Ромма и студентов, он спустился в вестибюль, где его ждала группа юхаксян.
– Молодцы, победили-таки, – крепко пожимая Юну руку, произнес бросившийся навстречу Ким Вон Гын.
Остальные тоже поздравляли Юна.
Подошел и Пак Ен Тхя. Но он не стал поздравлять и жать руку, а лишь сказал:
– Тебе как члену Трудовой партии и тем более председателю нашей партячейки не следовало бы принимать поздравления. Ты крепко подумай, правильно ли поступил, снимая такой фильм. Считаю, что нам следует обсудить у себя, без чужого вмешательства, – и с видом непреклонной суровости пошел к выходу.
Все, остолбенев, смотрели ему вслед. А кое у кого шевельнулась мысль: «А может быть, он и прав?».
Сердце Сек Вона холодной рукой охватила тревога. Он знал, что Пак Ен Тхя слов на ветер не бросает.
Но прошло несколько дней, а Пак молчал, не требуя проведения собрания партийной ячейки. Сек Вон успокоился, и зря. Он не знал, что Ен Тхя всегда доводит дело до конца.
