Гром среди ясного неба
Вспомним… В дальневосточных краях Российской империи, где было много пустующих территорий, первые фанзы – жилища корейских крестьян – появились еще в 60-е годы позапрошлого века. Подавляющая часть простого русского населения приняла это благожелательно. И царская администрация отнеслась к инородцам хотя и не всегда однозначно, но в целом толерантно, а то и одобрительно. «Переселение семей корейцев ввиду скорейшего в Приморской области развития хлебопашества и обеспечения через то собственным хлебом весьма желательно, так как известно, что люди эти отличаются необыкновенным трудолюбием. Эти корейцы уже в первый год посеяли и собрали столько хлеба, что могли обойтись безо всяких с нашей стороны пособий», – докладывал в 1864 году в Санкт-Петербург генерал-губернатор Восточной Сибири М. С. Корсаков. «Со своей стороны, – отмечал известный путешественник Н. М. Пржевальский, – корейское правительство всеми средствами старалось и старается приостановить такое переселение и употребляет самые строгие меры, даже расстреливая тех корейцев, которых удалось захватить на пути в наши владения».
Однако и угроза смерти не стала препятствием для отъезда из страны. Процессу поспособствовало также подписанное династией Чосон в 1876 году «мирное» соглашение Канхвадо, которое фактически положило начало эпохе колонизации Японией Корейского полуострова. В Приморском крае к концу XIX века из 66 тысяч жителей более 32 тысяч составляли корейцы. Миграция резко ускорилась с конца 1905-го, после того как Япония навязала Корее соглашение о протекторате. За четыре последующих года пришлое население, например, Приамурья увеличилось вдвое. Еще один мощный толчок исходу корейцев в Россию дал договор об аннексии 1910 года, с которого формально исчисляется так называемый японский имперский период в истории Кореи, закончившийся в 1945 году после поражения Японии во второй мировой войне. (В августе 2010 года премьер-министр Японии Наото Кан выступил с официальным заявлением, в котором от лица своей страны попросил прощения за ущерб, нанесенный Корее во время японского колониального господства с 1910 по 1945 год. “Я еще раз выражаю глубокое сожаление и искренне прошу прощения за страдания и колоссальный ущерб, нанесенный колониальным режимом”, – сказал он).
Оккупация изменила мотивацию переезда в Россию. Если в начальный период жители полуострова убегали в основном от малоземелья, регулярных неурожаев и произвола тамошних чиновников, то теперь главным стал протест против колониального режима, самурайских притеснений и дискриминации. Даже подразделения корейской регулярной армии, отказавшись разоружаться, уходили в российские пределы. Но при этом японское правительство заняло на первый взгляд странную позицию – одобрительно относилось к действовавшему в Корее обществу, помогавшему коренным жителям полуострова переселяться в Южно-Уссурийский край России. Не исключено, что тем самым оно стремилось, во-первых, затушевать протестный характер миграции и, во-вторых, создать в советской приграничной зоне – авось пригодится – прослойку из организованных групп своих подданных, каковыми все коренные жители Корейского полуострова теперь стали.
Новые поселенцы – преимущественно крестьяне – культивировали просо, пшеницу, гречиху, овес, ячмень, выращивали чумизу, рис, бобы, занимались рыболовством, другими морскими промыслами, неспешно и обстоятельно обустраивали быт. Освободившись от жесткого японского запрета, они строили жизнь на новом месте по своим обычаям и традициям. На корейском языке (главным образом на средства населения) открывались школы. К 1917 году их было уже свыше 180, в них насчитывалось более 5700 учащихся, работало около 260 учителей. К этому времени в крае не осталось ни одной корейской деревни без начальной школы. Открылись национально-культурные центры. Жизнь в эмиграции довольно быстро налаживалась.
Казалось, что дальше будет только лучше. Октябрьская революция и Советская власть, чьи идеалы дальневосточные корейцы активно отстаивали, придали новый импульс местной жизни. В корейских населенных пунктах создавались сельсоветы, партийные ячейки и общественные организации. Резко ускорилось возрождение образования на родном языке, жестоко подавляемом японцами в колониальной Корее. Уже в 1924 году был открыт первый корейский техникум, в 1930 – второй, а в следующем, 1931 году – корейский педагогический институт с тремя факультетами: историко-литературным, физико-математическим и биологическим. За первые десять лет новой власти количество школ на корейском языке увеличилось почти вдвое, а к середине 30-х годов насчитывалось уже 287 начальных, 49 неполных средних и 3 средние школы, был завершен переход к всеобщему начальному и неполному среднему образованию. Посьетский же район, по отчетам, стал территорией сплошной грамотности. На корейском языке функционировали также издательство, театр, выходило семь газет и шесть журналов. Молодые представители малых народов Востока направлялись на учебу в крупнейшие вузы центра, в частности, в Коммунистический университет трудящихся Востока, где высокую должность заместителя директора несколько лет занимал известный борец за народное дело Хван Танюг. Крепла национальная интеллигенция. Несомненные успехи были достигнуты и в коллективизации – в 1931 году в колхозах состояло более 20 тысяч корейских дворов Приморья, или три четверти всех семей. Словом, будучи лояльны к советской власти, корейцы активно участвовали в ее мероприятиях, дорожили стабильностью своего положения.
Но грянул гром среди ясного неба. Именно такой эффект производит документ, приводимый во всех источниках как постановление Совета Народных Комиссаров СССР и Центрального Комитета Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) от 21 августа 1937 года №1428-326сс (сс – совершенно секретно) «О выселении корейского населения пограничных районов Дальневосточного края». (Почему я так пишу, читатель поймет из следующей главы.)
ПОСТАНОВЛЕНИЕ №1428-З26сс
СОВЕТА НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ СОЮЗА ССР
И ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА ВКП(б)
21 августа 1937 года
О выселении корейского населения пограничных районов Дальневосточного края
Совет Народных Комиссаров Союза ССР и Центральный Комитет ВКП (б) постановляют:
В целях пресечения проникновения японского шпионажа в Дальневосточный край провести следующие мероприятия:
1. Предложить Дальневосточному крайкому ВКП (б), крайисполкому и УНКВД Дальневосточного края выселить все корейское население пограничных районов Дальневосточного края: Посьетского, Молотовского, Гродековского, Ханкайского, Хорольского, Черниговского, Спасского, Шмаковского, Постышевского, Бикинского, Вяземского, Хабаровского, Суйфунского, Кировского, Калининского, Лазо, Свободненского, Благовещенского, Тамбовского, Михайловского, Архаринского, Сталинского и Блюхерово и переселить в Южно-Казахстанскую область, в районы Аральского моря и Балхаша и Узбекскую ССР.
Выселение начать с Посьетского района и прилегающих к Гродеково районов.
2. К выселению приступить немедленно и закончить к 1-му января 1938 года.
3. Подлежащим переселению корейцам разрешить при переселении брать с собою имущество, хозяйственный инвентарь и живность.
4. Возместить переселяемым стоимость оставляемого ими движимого и недвижимого имущества и посевов.
5. Не чинить препятствий переселяемым корейцам к выезду, при желании, заграницу, допуская упрощенный порядок перехода границы.
6. Наркомвнуделу СССР принять меры против возможных эксцессов и беспорядков со стороны корейцев в связи с выселением.
7. Обязать Совнаркомы Казахской ССР и Узбекской ССР немедленно определить районы и пункты вселения и наметить мероприятия, обеспечивающие хозяйственное освоение на новых местах переселяемых, оказав им нужное содействие.
8. Обязать НКПС обеспечить своевременную подачу вагонов по заявкам Далькрайисполкома для перевозки переселяемых корейцев и их имущества из Дальневосточного края в Казахскую ССР и Узбекскую ССР.
9. Обязать Далькрайком ВКП (б) и Далькрайисполком в трехдневный срок сообщить количество подлежащих выселению хозяйств и человек.
10. О ходе выселения, количестве отправленных из районов переселения, количестве прибывающих в районы расселения и количестве выпущенных заграницу доносить десятидневками по телеграфу.
11. Увеличить количество пограничных войск на 3 тысячи человек – для уплотнения охраны границы в районах, из которых переселяются корейцы.
12. Разрешить Наркомвнуделу СССР разместить пограничников в освобождаемых помещениях корейцев.
Председатель Совета
Народных Комиссаров Союза ССР
В. Молотов
Секретарь Центрального
Комитета ВКП (б)
И. Сталин
Выполнялось эта директива в режиме внезапной военной операции. Уже через две недели вглубь страны пошли мононациональные эшелоны. Товарные вагоны с нарами в два яруса уравняли всех в социальном статусе – и простые крестьяне, и учащиеся, и домохозяйки, и малолетние дети, и такие известные на Дальнем Востоке личности, как активный борец за советскую власть Хан Мен Се, видный военно-морской командир, в прошлом начальник штаба одного из антияпонских партизанских отрядов Цой Шен Хак, легендарный командир «Армии справедливости» Хон Бомдо – стали теперь спецпереселенцами. Ровно через месяц, 21 сентября 1937 года, нарком внутренних дел СССР Николай Иванович Ежов докладывал: выселение корейцев из ДВК по первой очереди заканчивается; в КазССР вывезено 21 296 человек, в УзССР – 30 003 человека, всего семей 10 369.
Однако дело этим не закончилось. 28 сентября 1937 года, то есть спустя месяц с небольшим после объединенного постановления СНК и ЦК ВКП(б), последовала новая директива – постановление Совнаркома СССР № 1647-377сс «О выселении корейцев с территории Дальневосточного края». Вот оно.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ №1647-З77сс
СОВЕТА НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ СОЮЗА ССР
28 сентября 1937 г. Москва, Кремль
О выселении корейцев с территории Дальне-Восточного края
Совет Народных Комиссаров Союза ССР постановляет:
1. Выселить со всей территории Дальне-Восточного края всех оставшихся корейцев. Выселение провести в течение октября месяца 1937 года в порядке, установленном для первой очереди выселения.
2. Выселение провести, как и первой очереди: на территорию Казахской ССР (в пределах Актюбинской, 3ападно-Казахстанской, Карагандинской, Южно-Казахстанской областей и Гурьевского округа) – 12.000 хозяйств и на территорию Узбекской ССР (севернее железной дороги) – 9.000 хозяйств.
3. Отпустить Дальне-Восточному крайисполкому и СНК Казахской и Узбекской ССР из резервного фонда Совнаркома Союза ССР средства по утвержденным постановлением СНК СССР от 11 сентября 1937 года за №1571-356сс расчетам на дополнительную численность в 21.000 хозяйств и стройматериалы – по заявкам СНК Казахской и Узбекской ССР.
4. Обязать Наркомвод и НКПС предоставить, по заявкам Далькрайисполкома и СНК Казахской и Узбекской ССР, морской, речной и железнодорожный транспорт для перевозки переселяемых.
5. Предложить Народному Комиссару Машиностроения отпустить и немедленно отгрузить для Наркомвнуделов Казахской и Узбекской ССР на нужды переселения: грузовых автомобилей (1 и 3-тонны) – по 60 каждой республике, легковых автомобилей М1 – по 3 и тракторов – по 45 штук.
6. Обязать Наркомат Обороны отпустить для оборудования эшелонов 60 походных кухонь.
Председатель СНК Союза ССР – В. Молотов
Управляющий Делами СНК Союза ССР – Н. Петруничев
Таким образом, «театр действий» резко расширялся, а масштаб возрастал. На 25 октября того же 1937 года было отправлено только в Казахстан 20 170 семей, 92 256 человек, в Узбекистан – 15 272 семьи, 76 525 человек, а всего в 124 эшелонах вывезено в эти республики 36 442 семьи, 171 781 человек, причем с опережением директивных сроков – исполнители прямо выпрыгивали из себя, демонстрируя служебное рвение, спеша рапортовать об «успехах», что усложнило и без того острую проблему с размещением прибывших в новых местах. Вот что пишет доктор исторических наук, профессор Г. Ким в монографии «История иммиграции корейцев»: «Ни в Казахстане, ни в Узбекистане принять и устроить такое большое количество людей не были готовы. По ходу депортации число корейских хозяйств, подлежащих приему и размещению, выросло на 30–40 процентов по сравнению с первоначально указанной цифрой, менялись регионы, области и районы вселения и количественное распределение переселенцев, что создавало дополнительные трудности в их обустройстве». (В связи с встречающимся в этой цитате термином «депортация», от лат. deportatio – изгнание, ссылка, нужно заметить, что в строгом значении, согласно решениям Нюрнбергского международного трибунала, он уместен, когда речь идет о перемещении людей из одной страны в другую в условиях оккупации. Так что здесь и дальше этот термин употребляется в несколько ином смысле – как принудительная высылка большого числа людей в другую местность, обычно под конвоем.)
Типичным примером того, с каким трудом корейцы налаживали свою жизнь в новых местах, может служить история казахстанского колхоза «III Интернационал». Это хозяйство образовалось в 1929 году на Дальнем Востоке, в селе Пианка Никольского района Уссурийской области под названием «Кедровая звезда». Рано утром 3 сентября 1937 года оно, по свидетельству очевидцев, внезапно было окружено военными, а 5 сентября под строгим надзором спешно загнано в товарные составы и отправлено в казахские степи. Многие не успели даже продать свои дома, живность, собрать урожай. В конце сентября «Кедровую звезду» в числе двух других дальневосточных хозяйств выгрузили в Кармакчинском районе Кызыл-Ординской области, на маленькой станции Джусалы. Новоселам местность показалась ужасной. Кругом желто-бурая голая земля – даже трава росла редкими чахлыми кустиками, пыль застилала горизонт, деревьев почти не видно… Было от чего прийти в уныние.
Новоселов разместили на участке Кашкансу, в сорока километрах от районного центра, среди сплошных зарослей камыша высотой в три–четыре метра. Старики рассказывали, что там даже водились камышовые тигры (наверное, камышовые кошки). Люди пришли в ужас, когда увидели, куда их привезли. Многих охватило отчаяние. Те края, откуда они прибыли, казались теперь земным раем. Но всех строго-настрого предупредили: никаких мыслей о возвращении, тем более о побегах. Делать было нечего, пришлось думать, как выжить.
Каждой семье выдали по мешку муки. Припасы, что удалось довезти, быстро кончились, переселенцы голодали. Пекли лепешки из мякины и листьев одуванчика, куда добавлялось немного сахарина. Когда жуешь такой хлеб – я сам не раз его пробовал, – во рту колется, а глотать вообще было трудно – горло дерет. Ослабевшие люди стали часто болеть, умирали. Не хватало витаминов – появилась цинга, куриная слепота. А потом вспыхнул брюшной тиф. Особенно страдали дети. Конечно, местные власти старались все сделать, чтобы помочь переселенцам, ввели медицинское наблюдение, завезли сухофрукты, но возможностей у них было маловато.
Приезжим поначалу приходилось жить в условиях, которые нельзя назвать иначе как экстремальные, спали, можно сказать, прямо на земле, под открытым небом. Спешно стали вырубать камыши, очищать площадки, чтобы до начала холодов успеть вырыть землянки, устроить в них кудури (ондори) – что-то вроде широких глиняных лежаков, обогреваемых проделанными в них дымоходами. Работали в кошмарных условиях, от зари до зари. И кое-как зиму перетерпели.
Весной дело пошло веселее, люди стали обустраиваться основательнее, а за лето многие успели налепить из глины кирпичи и построить небольшие, в одну–две комнаты, дома. Быт потихоньку налаживался. Но вот с посевными площадями возникли проблемы. Почва была тяжелой, бедной, донельзя засоленной. Получить хороший урожай на таких полях считалось большой удачей. Но и эти участки отвоевывались с неимоверным трудом. Корни камыша и колючих кустарников уходили глубоко в землю, оказались очень живучи, прорастали вновь и вновь, и вырубать их приходилось снова и снова. Очень плохо было с водой. Чтобы подвести ее к полю, копали многокилометровые каналы. Все делалось вручную – кетменем и лопатой.
В первый год удалось очистить лишь двадцать – тридцать гектаров, в следующем чуть больше – гектаров сорок. А еще через год колхозные посевы риса и других культур занимали уже почти 250 гектаров. Ветераны рассказывали, что с весны – лета 1938 года и государство стало лучше помогать. Привозили лес, пиломатериалы, стекло, краску, словом, многое, что требовалось для строительства. Пособляло и специалистами, в частности, оставил добрый след в артельных делах и в памяти колхозников прораб Алексей Емельянов. (Видимо, это был один из тех представителей рабочего класса промышленных центров страны, которых в те годы направляли на периферию налаживать советскую жизнь, проводить партийную линию на селе и поднимать сельское хозяйство. Они вошли в учебники по истории как двадцатипятитысячники – по числу посланцев).
У колхозников появилась надежда. Но грянула война. Она поставила под угрозу все, что было добыто ценой огромных жертв и неимоверных усилий. Главное – отняла самых работоспособных людей. Молодых и здоровых мужчин мобилизовали в трудовую армию, в колхозе остались в основном старики, женщины, инвалиды, дети. И несколько человек по так называемой брони. Им пришлось взять на себя непосильную ношу, копать каналы и обрабатывать землю, сеять, полоть и выращивать рис, собирать и отправлять в закрома урожай. Чтобы сдать зерно в счет плана, надо было сначала его обрушить, то есть снять шелуху. Сейчас это легко делают мельницы, а тогда все собранное раздавали по дворам, и каждая семья обмолачивала свою часть на корейской ступе – паи. Но прежде следовало рис очистить от курмяка, других сорных примесей. Делалось это вручную следующим образом: на середину низкого корейского стола горкой насыпалось зерно, вокруг садились все члены семьи, включая детей, и кто кусочком картона или фанеры, кто школьной линейкой (особенно удобна была треугольная) подгребали к себе горсть–другую зерна, пальцем вылавливали оттуда сор и сбрасывали его в чашечку, что стояла на подвернутых калачиком ногах. Так мешок за мешком. Сдавали государству отдельно цельный рис и дробленку – сечку. Калибровку делали опять же вручную с помощью специального сита, тоже изготовленного руками умельцев из листа жести, – оно пропускало мелочь, крупняк же оставался.
Война принесла колхозникам колоссальные трудности, но она и сплотила их. Люди творили чудеса. Только один факт. За грозовые годы посевные площади в колхозе выросли в четыре с лишним раза и превзошли тысячу гектаров! Откуда постоянно недоедавшие и недосыпавшие, до крайности истощенные люди находили силы – загадка для физиологов, психологов и… историков.
После войны хозяйство довольно быстро восстановилось и набрало силу. Прежние масштабы к 50-м годам стали тесны, и «III Интернационал» вобрал в себя два соседних колхоза – «Утренняя заря» и «Червонная земля». Теперь было где развернуться мощной технике, что стала поступать в колхоз. Площадь пахотных земель по сравнению с первым годом увеличилась почти в 120 раз, большую их часть составляли инженерно спланированные поля, то есть поля, «отутюженные» бульдозерами и грейдерами так тщательно, что перепад поверхности рисового чека площадью, скажем, в два гектара не превышал 3–5 сантиметров, иначе полив был бы неровным. Урожайность основной культуры – риса – поднялась в 8–10 раз.
Ветераны, которые знали жизнь в землянках и с чьих рук еще не сошли мозоли от кетменей и лопат, успели поработать в колхозе, оснащенном современными тракторами, комбайнами, другими новейшими сельскохозяйственными машинами, имевшем свои фермы на 750 голов крупного рогатого скота и 100 свиней, кирпичный и асфальтовый заводы, швейную мастерскую, кулинарный и колбасный цеха, магазины. Хозяйство считалось в Казахстане одним из самых крепких и именитых, в числе немногих носило титул колхоза-миллионера.
