Продолжение книги В.Цой- “Кто нагнал цунами?”
Заложники политической игры?
Как известно, классическое положение римского права гласит: «Ищи, кому выгодно». Так кому было выгодно поголовное выселение корейцев с приграничных территорий СССР?
Обратимся снова к истории. На протяжении многих послереволюционных лет Япония открыто претендовала на российский Дальний Восток. Даже неудачная попытка вооруженной интервенции в начале 20-х годов не похоронила недобрых замыслов. Квантунская армия стояла у границ Советского Союза. Ситуацию не улучшила и «прикормка зверя» – заключение в Токио в марте 1935 года специального соглашения между СССР и Японией, по которому Советский Союз за бесценок уступал права на Китайско–Восточную железную дорогу. Не потеряли актуальности слова Ленина, сказанные им еще в декабре 1920 года в докладе на фракции РКП(б) VIII съезда Советов РСФСР: мы «…должны все сделать, чтобы попытаться не только отдалить войну с Японией, но, если можно, обойтись без нее, потому что нам она по понятным условиям сейчас непосильна».
То, что корейцы приняли самое активное участие в «штурмовых ночах Спасска, волочаевских днях», объясняется не просто их стремлением отстоять обжитую ими территорию, защитить Дальневосточную Республику, а значит, и советскую Россию, от ненавистных интервентов (как известно, ДВР в качестве буферного государства де-факто прикрывала РСФСР от прямой войны с Японией, а де-юре стала составной частью Российской Федерации в ноябре 1922 года). Наши предки видели в этом также способ борьбы за освобождение родного полуострова от оккупантов. Следовательно, корейцы на Дальнем Востоке были серьезным препятствием для осуществления захватнических планов.
Агрессивным силам Японии это обстоятельство жгло грудь. Но была и причина, которая жгла им пятки, – из Приморья и Приамурья непрерывно шла подпитка национально-освободительной борьбы на корейской земле. О масштабах такого движения дает представление цифра из обзора Коминтерна за 1935 год: только за первую половину 30-х годов японские карательные службы бросили в тюрьмы свыше шести тысяч (!) прибывших из России борцов за независимость Кореи. Немалый вклад в освободительную борьбу внес Интернациональный корейский клуб (Интеркорклуб), успешно действовавший в Москве в конце 20-х – первой половине 30-х годов. На территории СССР находилось и Временное корейское правительство в эмиграции.
Вот и получается, что именно японская военщина была горячо заинтересована убрать корейцев подальше от границ. Сами колониальные власти, чтобы отсечь «своих» подданных от опасного советского влияния, отселили вглубь полуострова всех коренных жителей. Но надо было, чтобы то же самое произошло и на советской стороне. Как? Очень просто – организовывать «утечку» ложных сведений, подбрасывать фальсифицированные документы, распространять дезинформацию, словом, оболгать народ, представить его «пятой колонной».
Событие, очень похожее на косвенное подтверждение этого тезиса, случилось уже через десять месяцев после начала депортации, то есть тогда, когда стало ясно, что назад корейцам хода нет. 15 июля 1938 года императорская Япония – союзник гитлеровской Германии – выставила территориальные претензии к СССР, дала понять Москве, что Токио готов силой установить границу там, где сочтет нужным. А уже через две недели, 29 июля, японские войска штурмовали высоты у озера Хасан в Посьетском районе. Если вспомнить, что вплоть до сентября 1937 года свыше 90 процентов тамошнего населения составляли корейцы, то становится понятно, почему их отселение было необходимой составляющей в тактических разработках захватнической кампании, ведь иначе наши предки пополнили бы советские регулярные войска и партизанские отряды, а также стали серьезной силой в разведывательно-диверсионной работе против интервентов. Но, кроме военной, могла преследоваться и «хозяйственная» цель – убрать конкурентов из зоны рыболовства и торговли, ну и попутно решить еще одну немаловажную задачу – передислоцировать свою агентуру, которая, конечно же, была, на малоизученные территории СССР.
И у японских стратегов это получилось. Почему? Не потому ли, что замыслы агрессора как нельзя теснее смыкались с клановыми интересами партийной верхушки и советской бюрократии? Без сомнения, японские резиденты были в курсе антисталинских настроений в правящей среде в СССР и, поскольку это отвечало колонизаторским устремлениям Токио, умело подогревали ситуацию, подыгрывали властолюбцам, подбрасывая им все новые «козыри». С такими картами отечественным партайгеноссе вкупе с играющими в бдительность товарищами из НКВД нетрудно было склонить руководство СССР к необходимости «в свете недавних установок пленума» и «в интересах большой политики» принудительно отселить корейское население подальше от самурайского влияния и тем «пресечь проникновение японского шпионажа в Дальневосточный край».
Выходит, наши корейцы оказались заложниками не только внешнеполитических обстоятельств, но и тогдашнего непримиримого – не на жизнь, а на смерть – противостояния реформаторского крыла руководства страны и консервативной партийно-советской элиты. Сопротивление было бешеное. Во власти оказалось много «болванов, которые умели важничать и болтать, но не умели работать по-новому» (Ленин), много любителей красиво пожить, широко пользоваться плодами революции. Эти вельможи прибегали к любым средствам, чтобы сохранить свое положение, влияние и привилегии. Вопрос стоял ребром – или-или: или верх возьмут приверженцы старого, прикрывающиеся лозунгами «мировой революции», и тогда народ неминуемо окажется в эпицентре перманентных международных конфликтов, или страна получит возможность мирного планомерного развития.
Борьба приняла настолько откровенные формы, что вызывала порой открытое неприятие у населения. Так, бригадир-овощевод приморского колхоза имени Сталина Хон Сун Бок дерзко заявил: «Поскольку сейчас вредители, шпионы, диверсанты выявляются среди руководящего состава правительства, мы не можем верить руководителям, которые управляют государством в настоящее время». За «контрреволюционно-троцкистское выступление» Сайфунский райком ВКП(б) 11 июля 1937 года исключил «критикана» из партии (обратите внимание на формулировку и дату), а по приговору, вероятнее всего, нового карательного органа – «тройки» он был расстрелян.
Надо ли говорить, что дело не ограничивалось только личностями. Под подозрение попадали группы людей, целые коллективы, а в нашем случае – все корейское население Дальневосточного края и даже страны: корейцев отлавливали по всему Союзу. Это означает, что наши предки были брошены в жернова той самой безжалостной кампании, которую цинично навязали стране функционеры от партии. Во всяком случае, близость дат (в июле репрессии «по Эйхе» начались, в августе они «обогатились» еще одной формой – депортацией корейцев) и схожесть терминологии («враги», «шпионы») наводит на мысль, что мы имеем дело с единым процессом. Тем более что для организации выселения были созданы – что бы вы думали? – «тройки»! Опять «тройки»! «Для подготовки и проведения выселения корейцев во всех районах, откуда производится выселение, создать тройки из представителей Дальневосточного крайкома ВКП(б), крайисполкома и УНКВД Дальневосточного края», – приказывал начальнику управления НКВД Дальневосточного края Г. Люшкову нарком внутренних дел СССР Н. Ежов в упомянутом выше меморандуме № 516 от 24 августа 1937 года. И здесь же: «Корейцев, проходящих по разработкам, ведущих антисоветскую деятельность и подозреваемых в шпионских связях за кордоном, арестовать, провести короткое следствие, оформить дела и направить их, в зависимости от результатов, в судебные органы или решить на тройках». Да и в том, как проводилось «мероприятие», тоже виден один почерк. Оно как две капли воды походило на операцию против «антисоветских элементов», тех же «кулаков» и «уголовников». Мирные селения были внезапно окружены вооруженными людьми в форме, жителям на сборы дали два-три дня (а ведь надо было завершить все осенние дела, продать дома, скот, инвентарь), затем, ничего толком не объясняя, погрузили в товарные вагоны и отправили туда, куда Макар телят не гонял.
Для доморощенных антагонистов насильственное перемещение огромной массы людей было беспроигрышным вариантом. Во-первых, депортация фактически выключала из политической жизни граждан корейской национальности, ставила под сомнение поддержку ими кандидатов-реформаторов на грядущих – альтернативных! – выборах в Верховный Совет СССР и отталкивала от задуманных преобразований 172-тысячный массив народа, более того – дискредитировала советскую власть, компартию и страну в глазах «мирового пролетариата». Во-вторых, полное изгнание антияпонски, то есть просоветски, настроенных корейцев из Дальневосточного края можно было подать общественности страны как еще одну неоправданную уступку империалистической Японии со стороны «мягкотелого» руководства СССР (первая, как мы помним, – это продажа за бесценок прав на КВЖД).
Неужели Сталин, последовательный прагматик, умеющий четко улавливать геополитические интересы страны, не мог спрогнозировать такой результат? Возьмем «во-первых» – «депортация выключала корейцев из политической жизни». Сталин вряд ли это недооценивал. Представить подобное невозможно хотя бы потому, что главу XI «Избирательная система» новой конституции СССР он написал сам (читай: выстрадал), а значит, остро нуждался в сторонниках своей идеи, дорожил буквально каждым голосом за.
Что касается «во-вторых» – «неоправданная уступка». С таким обвинением вроде бы трудно спорить. Действительно, без корейцев пограничная зона могла сделаться прозрачной, а местами даже дырявой, ибо наши предки в ряде районов составляли абсолютное большинство населения. Но обратим внимание на два последних пункта объединенного постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 21 августа 1937 года: «11. Увеличить количество пограничных войск на 3 тысячи человек для уплотнения охраны границы в районах, из которых переселяются корейцы» и «12. Разрешить Наркомвнуделу СССР разместить пограничников в освобождаемых помещениях корейцев»…
Стоп! «Увеличить количество пограничных войск на 3 тысячи человек»? «Разместить пограничников в освобождаемых помещениях корейцев»? Не означает ли это, что изначально намечалось переселить (именно переселить – этот глагол использован в приведенном выше пункте 11) лишь столько корейцев, что можно было «разместить в освобождаемых помещениях» всего три тысячи солдат? Скорее всего, это так.
Цифра 3 тысячи также говорит в пользу нашей догадки о том, что мы имеем дело с неуклюже подправленной версией раннего документа. Почему? Давайте рассудим. В 1930– 1932 годах, когда, предположительно, постановление принято, еще не было острой угрозы войны, еще жила надежда на победу прогрессивных сил в Германии, а приход к власти национал-социалистов и возвышение Гитлера казались достаточно призрачными: считалось, что классово сознательный рабочий класс промышленно развитой страны фашизма не допустит. Потому-то в постановлении СНК и ЦК ВКП(б) военная составляющая обозначена столь незначительным увеличением воинского контингента.
Но в 1933 году все изменилось – у власти оказался Гитлер. А возникший вскоре союз императорской Японии и фашистской Германии сделал обстановку как на востоке страны, так и на западе вовсе грозовой. Мы уже знаем, что в общей сложности из ДВК было выселено 36 442 корейские семьи, следовательно, освободилось не менее 35 тысяч компактно расположенных жилищ – почти готовых казарм. (35 тысяч потому, что допустимо: 10–11 процентов из почти 36,5 тысячи выселенных семей жили под одной крышей с другими.) Если в каждый дом поселить по три человека, получается 105 тысяч. Известно, что в 1937–1938 годах численность советских войск на Дальнем Востоке увеличилась как раз на 105 тысяч человек. Не правда ли, любопытный итог? То есть выселением корейцев не только пресекалось «проникновение японского шпионажа в Дальневосточный край», но и укреплялась обороноспособность страны? И победный блицкриг против японских захватчиков у озера Хасан это подтверждает? Воистину нет худа без добра!
Но кто был правомочен так круто обходиться с первоначальной установкой советской и партийной власти? Если учесть, что погранслужба в те годы находилась в ведении НКВД, то ответ очевиден. Что же получается? А то и получается, что НКВД и его глава Н.И. Ежов, получив от партийного пленума особые полномочиями, сочли возможным трактовать совместное постановление Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) не как документ строгого исполнения, а лишь как руководство к действию.
Но что же Молотов и Сталин? Похоже на то, что оба они, будучи членами Всесоюзной коммунистической партии большевиков, обязаны были соблюдать партийную дисциплину – выполнять решения вышестоящего органа – пленума ЦК ВКП(б), то есть в данном случае соглашаться с инициативами и действиями НКВД, а то и до поры до времени закрывать глаза на многое, что им было не по душе. «Конкретно-истЕрическая обстановка» тех дней – плод, пардон, совокупления партийной элиты с органами внутренних дел – вынуждала корректировать характер действий и идти на определенные уступки.
Решение принести в жертву наших предков – это, безусловно, следствие взаимодействия внешне- и внутриполитических факторов того времени, плод компромисса, а может быть, даже капитуляции сталинской группировки по той причине, что в середине 1937 года ее позиции оказались слабее сил сплотившейся партийной номенклатуры. Директива на выселение (не переселение!) корейцев с Дальнего Востока по существу сродни тому же «малодушному» решению политбюро, которым давалось добро на создание «троек» и на «квоты».
Выходит, и тут торчат уши противников демократических перемен, тех, кто точил зуб на Сталина, строил козни, а нередко откровенно противодействовал ему, потому что тот посягнул на их власть, да потому еще, что он не такой, как они: был безразличен к материальным благам («Я богаче», – подумал во время посмертного описания имущества Сталина начальник его охраны Власик), занимал скромную квартиру (сыну Васе на ночь стелили в столовой), не переставая, даже во время отпуска, учился («Татька, пришли мне учебник по черной металлургии», – писал он с Кавказа своей жене Надежде Аллилуевой), очень много читал (в среднем по 300–350 страниц в день), отдыхать и лечиться предпочитал в Крыму или на Кавказе, то есть в своей стране, а не на курортах Европы на народные деньги – конвертируемые золотые советские рубли.
Нельзя сбрасывать со счета и проявления личных предпочтений. Такие крупные, без сомнения яркие, весьма амбициозные персоны, как Троцкий, Зиновьев, Бухарин и иже с ними, а также военная верхушка в лице Тухачевского, Блюхера, Гамарника, Егорова и других, вряд ли мнили себя личностями «хуже грузина», похоже, считали зазорным быть в команде «недоучившегося семинариста» Джугашвили, человека не их круга. Сталин не мог не чувствовать этого отчуждения – люди из бедных слоев остро реагируют на то, как относится к ним окружение, да и революционная борьба и постоянная работа в массах выработали в нем умение улавливать настроение людей.
Пожалуй, в немалой степени этим можно объяснить то, что в период с 1924 по 1934 год Иосиф Виссарионович трижды ставил вопрос о своем освобождении от обязанностей генерального секретаря ЦК ВКП(б), то настаивая на выполнении ленинского «Письма съезду», то в форме отчаянного вопля («не могу, не могу больше работать на этой должности!»), то взывая к товарищескому пониманию и при этом каждый раз подчеркивая, что партия от этого только выиграет. Однако безуспешно. Партократии Сталин нужен был как существо, которого любит работа, как вождь-жупел, коим можно стращать народ и под этим прикрытием самим творить беспредел, как стрелочник, на которого в случае чего удобно переводить свои грехи (что и при жизни, и особенно после его смерти с лихвой подтверждалось). Коммунисты же в массе своей признавали Сталина лидером номер один за его очевидное интеллектуальное и нравственное превосходство, за – не побоимся громких слов – бескорыстное служение народу и стране. (О стандартах этого служения в какой-то мере говорит то, что «сталинки» – квартиры в домах сталинского времени – до сих пор признаются едва ли не самыми комфортными, не в пример «хрущобам».)
В феврале 1934 года на XVII съезде ВКП(б) Сталин, как известно, настоял хотя бы на упразднении должности генерального секретаря ЦК, предпочтя стать просто секретарем, то есть быть равным среди равных и тем укрепить коллективные начала в руководстве партией. И если это – «быть равным среди равных» – у него не получилось и если «просто секретаря» ЦК ВКП(б), не занимавшего до мая 1941 года никаких ключевых государственных постов, советский народ все же возвел в лидеры, признал своим вождем, если в Великую Отечественную – священную войну огромная страна, вставшая «на смертный бой с фашистской силой темною, с проклятою ордой», поднимала в атаку своих сыновей словами «За Родину! За Сталина!», то в этом не надо искать его вину. Наверное, он действительно был Великим. И потому недосягаемым, и потому одиноким и не понятым. Вот уже пятьдесят шесть с лишним лет его стаскивают с пьедестала. Считаете, получилось?
(Вспомним того же Хрущева. Кто-кто, а сей прожектер лез из кожи вон, чтобы стать культовой фигурой, даже коммунизм обещал построить к 1980 году. Но его одиннадцатилетние усилия по возвеличиванию своей личности оказались напрасными по той простой причине, что народ, может, и хотел бы, да не поверил ему. Брежнев и последующие руководители КПСС и Советского государства тоже далеко не ушли – кто-то по причине раннего маразма, кто-то из-за дефицита здоровья, кого-то подвел синдром словоблудия. Зато великую страну привели… Гитлер отдыхает. К слову, ни я из Бишкека, ни Ксения из Кызыл-Орды из-за больших проблем на границе не смогли в нынешнем апреле поехать в одно из постсоветских государств на похороны нашей старшей сестры Софьи. Позвонил в посольство той страны, объяснил ситуацию. Ответили: «Только самолетом». – «А автобусом?» – «Вас не пустят» – «Почему?» – «Такой порядок»(?!). Дочери нашей самой старшей сестры Надежды решили было все же рискнуть, но сын усопшей, их двоюродный брат, категорически предостерег: «Даже не рыпайтесь!» Как тут не сожалеть, что Союз Советских Социалистических Республик распался. Произошло, казалось бы, невозможное. Почему? Почему многонациональная страна, даже на сложнейшем пути становления, в период беспрецедентной исторической ломки сохранявшая и неуклонно укреплявшая свое единство, ни на йоту не поступившаяся территориальной и духовной целостностью в тяжелейшем испытании четырехлетней войной против могущественного врага, вдруг – под мирным небом! – разлетелась на куски? Оказывается, ответ прозвучал уже 6 марта 1953 года, в день кончины Сталина, из уст легендарного героя антифашистского Сопротивления, будущего президента Франции Шарля Андре Жозефа Мари де Голля: «Сталинское государство без достойных Сталина преемников обречено». Менее чем через сорок лет подтвердилось, что те слова были пророческими. К сожалению. Ибо быть достойными преемниками Сталина не означает быть обязательно равновеликим ему, важно прежде всего оценить должным образом сделанное им и моделировать свои действия по образцу его.)
Впрочем, сам Сталин еще в ноябре 1939 года в беседе с видной советской государственной и общественной деятельницей, успешным дипломатом Александрой Михайловной Коллонтай поразительно точно предсказал: «Многие дела нашей партии и народа будут извращены и оплеваны прежде всего за рубежом, да и в нашей стране тоже… И мое имя тоже будет оболгано, оклеветано. Мне припишут множество злодеяний… Острие борьбы будет направлено прежде всего на разрыв этой дружбы (народов СССР. – В.Ц.), на отрыв окраин от России… С особой силой поднимет голову национализм. Он на какое-то время придавит интернационализм и патриотизм, только на какое-то время. Возникнут национальные группы внутри наций и конфликты. Появится много вождей-пигмеев, предателей внутри своих наций. В целом в будущем развитие пойдет более сложными и даже бешеными путями, повороты будут предельно крутыми»… Как видим, так оно нынче и происходит. Может, сбудутся и слова, сказанные в заключение той беседы: «И все же, как бы ни развивались события, но пройдет время, и взоры новых поколений будут обращены к делам и победам нашего социалистического Отечества. Год за годом будут приходить новые поколения. Они вновь подымут знамя своих отцов и дедов и отдадут нам должное сполна. Свое будущее они будут строить на нашем прошлом»?..
Коба (партийная кличка Сталина) был «рабочей лошадкой» революции, его посылали на самые горячие участки гражданской войны и продовольственного фронта, и он всегда прекрасно справлялся с заданиями советской власти. Да и пост генерального секретаря ЦК партии подарили ему за его работоспособность и качества организатора. До этого обязанности заведующего секретариатом ЦК (это была чисто техническая работа) выполняла К. Т. Новгородцева – жена председателя ВЦИК Я. М. Свердлова, которому, собственно, и поручено было вести по совместительству все бумажные дела в ЦК. Но когда партия большевиков стала партией власти, в нее повалили тысячи и тысячи новых и далеко не всегда благонамеренных людей. Дел прибавилось многократно, с ними Клавдия Тимофеевна теперь не справлялась. И тогда политбюро, в котором были такие киты, как Троцкий, Зиновьев, Каменев, Рыков, не говоря уже о Ленине, вспомнило о деловых качествах Сталина. А чтобы подсластить пилюлю – ведь предлагали незавидную должность, – к слову «секретарь» добавили эпитет «генеральный», будучи абсолютно уверены, что в новом качестве Сталин попадает в беспрекословное подчинение к Ленину, тому же Троцкому и другим партийным боссам. Вот как об этом говорил сам Троцкий: «…пост секретаря в тогдашних условиях имел совершенно подчиненное значение… Пока у власти оставалось старое политбюро, генеральный секретарь мог быть только подчиненной фигурой».
Но жизнь все расставила по своим местам. Компетентность нового руководителя секретариата оказалась такой, что вскоре Иосиф Виссарионович стал, ничуть к тому не стремясь, затмевать других деятелей, его авторитет и влияние росли так быстро, что это сильно нервировало кое-кого, даже Ленина, которого Сталин всегда называл своим учителем. Вспомните текст «Письма съезду»: «Сталин, сделавшись генсеком…». Как это сделавшись? По нормам русского языка такая глагольная форма означает, что он сам себя сделал. Но ведь не так было. Его сделали генсеком, рассчитывая, что это будет только хороший технический исполнитель. Читаем дальше: «…сосредоточил в своих руках необъятную власть». Разве власть – это картошка, которую можно «сосредоточить» у себя, то есть собрать или же скупить, наконец, отобрать у кого-то? И какие у Сталина были для этого возможности? Может быть, он командовал армией, возглавлял ОГПУ – НКВД или, на худой конец, занимал какой-то другой важный государственный пост? Нет, никаких таких рычагов «сосредоточения необъятной власти» у него не было. А было только одно средство – не приказывать и устрашать, а убеждать и влиять. Он всегда хорошо делал дело, настолько хорошо, что люди именно к нему шли со своими проблемами и обязательно получали от него не очередную порцию теоретических изысков или нравоучений, а толковый, понятный, «привязанный» к жизни совет. К.Е. Ворошилов еще на XIV съезде ВКП(б) отметил, что «Сталину суждено формулировать вопросы несколько более удачно, чем какому-либо другому члену политбюро». И этим он снискал поистине всенародное признание и уважение.
Однако личная слава его мало заботила. Такой парадоксальный факт: в 1922 году, к 5-й годовщине установления советской власти, журнал «Октябрь» выпустил фотографию-лубок «Творцы революции» со 100 деятелями большевизма, так – представляете? – среди них Сталина не оказалось. А ведь он всегда находился в первых рядах борцов за власть Советов, избирался в дореволюционные и все послереволюционные составы ЦК партии, состоял бессменно в политбюро, а полгода назад был избран генеральным секретарем ЦК ВКП(б). Будь Сталин действительно себялюбивым, властолюбивым и жестким, например, как Троцкий, разве позволил бы игнорировать свою персону? Кажется странным, почему инициаторов того лубка не впечатлили ни заслуги, ни высокая партийная должность Иосифа Виссарионовича. Это косвенно подтверждает, что, во-первых, о заслугах его широко не было известно: сам он их никак не афишировал, а другим это было не с руки; во-вторых, новая работа, которая ему была поручена, предполагалась действительно технической, не дающей особого политического веса.
Позднее, когда на Сталина обрушились потоки славословия, он относился к этому с изрядной долей юмора. Опять приведу пример из воспоминаний современников. В своей книге «Цель жизни» известный авиаконструктор А.С. Яковлев описал такой эпизод: в 1943 году один бездарный самолетостроитель написал на имя Сталина жалобу, что начальник авиаконструкторского бюро, то есть Яковлев, не дает ходу его бомбардировщику, так нужному фронту. Рассмотрев это письмо, политбюро ЦК ВКП(б) пришло к выводу, что претензии безосновательны. Далее произошло то, что никак не может быть присуще диктатору, а способно исходить только от душевного человека. После заседания Сталин подошел к оговоренному и попросил не преследовать незадачливого жалобщика. «У каждого человека есть недостатки и промахи в работе, святых людей нет. Поэтому с маленькими недостатками каждого нужно мириться. Важно, чтобы баланс был положительный, – успокаивал он. – Вы думаете, у вас нет недостатков? И у вас есть. И у меня, – ткнул себя в грудь трубкой, – тоже есть недостатки, хотя я «великий вождь и учитель», это мне из газет известно», – шутливо заметил Сталин. Кстати, «летательный аппарат» того авиаконструктора на поверку оказался ползучим. Он так и не сумел оторваться от земли, при попытке потерпел крушение. Стоило это стране не только девяти миллионов рублей, выделенных Сталиным из фонда председателя Государственного Комитета Обороны («дам я их – возьму грех на себя»), но и жизни одного из лучших летчиков-испытателей. Известен также такой факт: в июне 1945 года, на другой день после Парада Победы, указом президиума Верховного Совета СССР Сталину было присвоено звание Героя Советского Союза, но он категорически отказался от награды, считая такую честь незаслуженной, так как «непосредственно в боях не участвовал, а только руководил». С подписавшим же указ М.И. Калининым Сталин имел крутой разговор. (Вспомним другого нашего «лидера нации», который так любил навешивать на себя геройские звезды, что, проживи он подольше, пришлось бы таки хирургическим способом расширять ему грудную клетку.)
