Послесловие автора
Вполне понятно, что у читателя возникнут вопросы о дальнейшей судьбе юхаксян-невозвращенцев, с которыми мы расстались в тот момент, когда сотрудники советского комитета госбезопасности предложили им перебраться из леса в гостиницу, а затем решить, что с ними делать дальше. Возникнет и другой вопрос: куда девались вагоны с юхаксян, ехавшими «на каникулы» на родину? Вот с этого и начну рассказ.
… Поезд подходил к Пхеньяну. Студенты, волнуясь, собирали разбросанные по вагону вещи. Сделать это заранее многим было недосуг. В это время послышался паровозный гудок и состав, содрогаясь, стал замедлять ход. Юхаксян столпились у окна, думая, что уже прибыли в Пхеньян, но это был всего-навсего небольшой разъезд. Вдоль вагонов бежало несколько человек в форме железнодорожников. Через некоторое время локомотив вновь загудел и, натужно пыхтя, потащил часть состава, вагоны же с юхаксян остались стоять на месте. Удивлению студентов не было конца. Сразу возникли всякие предположения. Наверное, на вокзале еще не готовы к торжественной встрече дорогих гостей. А может, их встретить решил сам вождь товарищ маршал Ким Ир Сен? У некоторых было более приземленное мнение: видимо, будет какая-то проверка или санитарный карантин. Какой? Но вскоре им было уже не до догадок. Подошедший маневровый паровозик затолкал их вагоны в тупик на товарной станции. Сразу же подошли военные грузовые автомашины с кузовами, затянутыми брезентом. Студентов погнали из салона и заставили влезть в пыльный полумрак фургонов. Мощные «Уралы» набирали скорость и мчали юхаксян неведомо куда. Когда офицер, командовавший погрузкой, грубо толкнул одного из парней, тот сердито огрызнулся:
– Что мы вам, скот что ли? В Москве к нам лучше относились…
– Скоро забудешь про свою Москву навеки. Говори, как твоя фамилия?
– А зачем вам моя фамилия?
– Чтобы первым записать в штрафбат. Разболтались вы там в своих университетах. Но ничего, быстро придете в себя на рудниках.
Слышавшие этот диалог пришли в уныние. Они стали догадываться, зачем их вообще привезли в Пхеньян.
Когда подъехали к зданию недавно выстроенной двухэтажной школы где-то в районе восточного Пхеньяна, их чуть ли ни взашей вытолкали из фур и заставили бегом подняться по ступеням к подъезду крыльца, а затем по коридору направили в спортивный зал. Чтобы никто не сбежал, на крыльце в два ряда стояли хмурые автоматчики.
Зал был уже переполнен, когда за последним из юхаксян заперли двери. Немного оправившись от первого шока, парни и девушки начали потихоньку роптать.
– Да что мы такого сделали, что с нами, как с преступниками?!
– Пусть пригласят министра народного образования!
– А еще лучше из ЦК Трудовой партии и демсомола.
– Давайте объявим голодовку в знак протеста против такого обращения.
– Да вы и без голодовки еще наголодаетесь, – скептически прозвучал чей-то ехидный голос.
– Правильно сделали киношники, что не захотели возвращаться, – произнес кто-то и тотчас же отворилась дверь и на пороге появился мужчина в штатском.
– Кто сейчас сказал про киношников?! – завопил он. –А ну, подойди сюда! А то болтать вы все горазды, а как отвечать, так в кусты. Ничего, все равно узнаем, кто здесь враг народа. Среди вас есть наши верные люди.
День выдался жарким и душным, какие обычно бывают здесь в августе. Обманчивый ветерок с Тэдонгона нес сырость, и люди покрывались липким потом. Особенно тяжело было в зале, до отказа набитом людьми. День уже клонился к вечеру, а студентам не давали ни еды, ни воды. Ребята начали бунтовать. Они кричали, свистели, стучали в двери. Несколько студентов, подсаживая друг друга, пытались достать до зарешеченных окон под потолком, чтобы увидеть, что творится на улице. И в этот момент двери с грохотом распахнулись, ребята, строившие своеобразную пирамиду у стены, попрыгали друг с друга. В проеме появились солдаты с автоматами, за ними на тележках везли ведра с какой-то бурдой и кукурузной кашей. Студентам приказали выстроиться в очередь, чтобы получить алюминиевую миску супа и такую же миску каши. Ложек не было. Каждому выдали бумажный пакетик с неструганными палочками одноразового пользования, предупредив при этом, что больше палочек не будет.
– А как же палочками есть суп? – возмутилась одна из девушек.
– Как получится, – оскалился солдат, выдававший пищу, и тут же рассмеялся своему остроумию.
– Сколько нас будут держать здесь? Даже в туалет не выпускают! – возмутился кто-то.
– В туалет три раза в день после еды. Под конвоем, – невозмутимо сообщил командовавший «парадом» офицер.
– Что, и девушек под конвоем?!
– И девушек…
– Ну, это уже ни в какие ворота! – вскочил с полу сидевший по-турецки парень, говоривший о вгиковцах. – И вообще безобразие! За целый день и глотка воды не дали.
– А вы суп хлебайте.
– Дак ведь он же соленый, – запищала маленькая девушка, давно уже просившая попить.
– Тем лучше, – рассмеялся офицер. – Каторжным вообще дают есть соленую скумбрию, а воды – ни капли. Так что и вы приучайтесь.
– Так мы же не каторжные!
– Кто знает, кто знает, – многозначительно промолвил военный и вышел из зала.
Вечером отобрали двадцать парней покрепче, которые притащили соломенные мешки, вместо тюфяков.
На следующее утро в зал явились несколько человек из отдела пропаганды и агитации, а также учебных заведений ЦК Трудовой партии Кореи, ЦК Союза демократической молодежи, министерства госбезопасности и еще каких-то учреждений. Они сморщились от тяжелого запаха, ударившего при входе в зал. Но что поделаешь – велено было провести мероприятие, а они люди подневольные. Как говорится, хочешь жить – умей подчиняться. И началось одно из самых позорных действ социалистическо-коммунистической системы –собрание с критикой и самокритикой.
В своем романе «Кровавый круг» я описал бесчеловечную «забаву» японских полицейских. На оккупированных территориях они ставили на колени провинившихся китайцев, корейцев, русских и заставляли их бить друг друга. Сначала те просто выполняли приказ, но после получения двух-трех ударов в них просыпались самые низменные инстинкты. Они начинали бить наотмашь и всерьез, получая сдачу. Такое избиение радовало «зрителей» – мающихся от безделья полицейских – и продолжалось до тех пор, пока, кто-нибудь из «бойцов» не падал без чувств. Но «участники» шоу получали физические страдания. Правда, когда приходили в себя, обретали способность чувствовать и мыслить, они испытывали такое унижение и стыд, что психически слабые не выдерживали – становились больными или налагали на себя руки.
Критика и самокритика были нечто подобным, только во много раз страшнее, ибо основаны целиком и полностью на моральном уничтожении человеческой личности. Представьте себе громадный спортивный зал, где собирались сотни молодых людей, слабо знающих или вовсе не знающих друг друга. Каждый из них должен встать и вывернуть наизнанку свою душу. Даже если у тебя нет никаких «грехов» перед партией и правительством, должен придумать несуществующие, бить себя в грудь и каяться, каяться. Потом начинается еще более страшное. Каждый должен встать и начать критиковать кающегося, то есть «бить» за имеющиеся или предлагаемые проступки, «выковыривать» из души того недостатки, говорить все, что угодно, сводя личные счеты, вымещая злобу на стоящем пред тобой совершенно беззащитном человеке за то, что тот оказался умнее, удачливее, красивее тебя. В эти минуты узаконенной безнаказанности вскипают и всплывают на поверхность самые черные, самые низменные свойства сущности человека. Если мировой разум с помощью религии, проповедей мудрецов испокон века старался сгладить темные стороны человеческой души, то «критика и самокритика» сладострастно разжигала их и выпячивала напоказ. И чем больнее, грязнее и поганее выступал критикующий, тем больше баллов зарабатывал он при оценке его моральной стойкости и идейно-политической закалки.
Трудно даже предположить, долго ли сможет просуществовать страна, основы которой зиждятся на подобной морали!
Вот что такое «критика и самокритика», порождение «Великого октября» в азиатском варианте.
Через три дня изможденных, доведенных почти до исступления юхаксян погрузили в военные фуры и отправили неизвестно куда. Не буду утверждать, так как «глазами не видел и руками не щупал», но ходили слухи, что студентов отправили на рытье туннелей под военно-демаркационной линией на тридцать восьмой параллели. Через несколько лет южане обнаружили восемь таких туннелей, через которые свободно могла пройти не только пехота, но и семидесятишестимиллиметровое орудие. Был международный скандал, но в этой грязной истории нас интересует один факт – были ли использованы юхаксян в каторжном труде прокладки туннелей? Ни утверждать, ни отрицать этого я не могу. Но ни один из прибывших тем эшелоном юхаксян больше ни в Москве, ни в каких других зарубежных городах не появлялся.
Должны ли мучать невозвращенцев угрызения совести за горькую долю собратьев юхаксян? Если быть до конца честным, то да. Но смельчаки, подписавшие письмо Хрущеву и Мао, не могли и предположить, что у них на родине подойдут к решению этой проблемы по принципу: если завелась паршивая овца, надо уничтожить все стадо. Гнилая по сути своей государственная система держится лишь на страхе – ссылках, арестах, расстрелах. Классическим примером служит сталинский режим. Рано или поздно и другие подобные формации обречены на вымирание. Лучше, конечно, чтобы раньше.
Кстати, о различиях государственного устройства капиталистических и социалистических стран написаны тома научных трактатов. Не влезая в эти дебри, мне хочется сказать, что с чисто практической точки зрения эти различия выражаются в одной лишь букве «Ы». Из стран капиталистического мира всегда свободно выпускали людей, чего не скажешь о социалистической системе, которая впускать впускает, а выпускать – отнюдь, а тех, кого впускает, ждет далеко не счастливая участь.
Но вернемся к героям моего повествования.
В гостинице «Ярославская», куда привезли наших лесных «отшельников», собрались и остальные невозвращенцы, пристроившиеся в городе кто у друзей, а кто, снимая комнатки. Встречались, будто сто лет не виделись. Безусловно, смеялись над каждым эпизодом жизни «лесовиков», хотя в тот момент, когда это происходило, было далеко не смешно. Шумные разговоры прервал приход лейтенанта Дымина из госбезопасности. Сначала он немного пыжился, стараясь сохранить достоинство официального лица, но молодость взяла свое, и через некоторое время это «лицо» хохотало и шутило наравне со всеми.
Бывшие юхаксян-невозвращенцы заполнили не особенно просторный кабинет полковника Снегирева. Сам он как старым знакомым пожимал руку каждому студенту и усаживал на стулья, которые дополнительно принесли из соседнего кабинета. Когда все расселись, полковник сказал:
– Вам передает привет Никита Сергеевич Хрущев. Он желает вам как можно лучше устроить свою дальнейшую жизнь и поручил нам помочь в этом. Каждому найдем работу по специальности, можно выбрать себе любой город Советского Союза. Снегирев на секунду замялся и смущенно продолжил: – кроме Москвы, Ленинграда и Киева. Сами понимаете, что эти города… – и он развел руками, как бы говоря, и рад бы в рай да грехи не пускают. – Для того чтобы вам легче было сориентироваться, предлагаем список студий телевидения в таких городах как Сталинград, Барнаул, Махачкала и других. А у кого будут другие предложения – пожалуйста! – и он протянул список городов близсидящим. Подумайте на досуге, посоветуйтесь с друзьями, а потом напишите заявку. – Помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил уже не так бурно: – Вы ребята хорошие, спокойные, рассудительные, талантливые. Характер, молодость толкают вас на честные, бескомпромиссные поступки… та же молодость может толкнуть и на необдуманность решений. Поэтому просьба – не лезьте в политику. Конечно, я сказал грубо, но сделал это намеренно, чтобы было понятнее. Зачем это вам?! Учитесь, работайте, занимайтесь любимым делом, влюбляйтесь, рожайте детей. И станете прекрасными гражданами нашей страны. А политика… Пусть ею занимаются те, кому положено это делать. Думаю, этого разговора вполне достаточно, чтобы не было никаких недоразумений. Правильно я говорю? Правильно! – сам себе ответил полковник и рассмеялся. Чуть сгустившаяся атмосфера сама собой разрядилась. Начался веселый спокойный разговор с шутками и смехом. Говорили о будущем, о планах, загадывали, кто кем станет и как будет выглядеть через десяток лет.
Вечером вновь собрались в гостинице, ставшей своеобразным штабом невозвращенцев. Расселись по койкам, кто-то, как всегда устроился на полу, поджав под себя ноги. Сказывалась привычка с детства сидеть на «ондори» – в корейских домах подогреваемый пол из графитных плит, оклеенных специальной промасленной бумагой.
– Да, товарищи, – вспомнил Хон, – надо собрать наши коминцы, корейские паспорта, и отнести в посольство. Как это сделать, придумаем, лишь бы не угодить в ловушку. Но отправить надо. Раз сказали «А, надо быть последовательным до конца. Как сказал полковник, нам выдадут удостоверения лиц без гражданства. Ничего не поделаешь. Надо привыкать к такому положению. Ведь мы сознательно пошли на это.
– А как наша Родина? – тихо, почти не слышно произнес Хан Дон, она нас за это не простит.
Все замолкли. У каждого в сердце жила эта мысль, но каждый боялся оставаться с ней наедине, и высказанное вслух Хан Доном родило в душе смятение, сомнение, даже отчаяние. Вся накопившаяся боль охватила их души и некуда было от нее деться.
Все сидели и молчали. Цой Сон Ай тихо плакала. Парни, сразу повзрослевшие, сурово смотрели в пол, как в детстве, когда мать выговаривала за шалость, а сейчас, казалось, родина-мать с укоризной смотрит на них.
Родина, дорогая Отчизна, прости нас, – торжественно, точно клятву произнес Хан. – Но иначе поступить мы не могли. «Лучше чем Долорес Иббарурри не скажешь: Лучше умереть стоя, чем жить на коленях». Но мы не умрем, нам рано еще умирать. Своей жизнью, делами мы докажем, что достойны тебя, наша родина, и мы станем хорошими гражданами и той страны, которая в беде пришла нам на помощь…
Но тоска по родине всегда жила и живет в душе тех, кто был вынужден не возвратиться в родные края.
В тысяча девятьсот девяносто восьмом году в Алма-Ате вышел сборник стихов Юн Вон Сика. Это подлинное имя одного из студентов-невозвращенцев. В него вошло и стихотворение «Перед возвращением». Приведу его полностью.
Мы плакали…
Взрослые люди,
мужчины.
Плакали,
с мужеством не распростясь…
Полвека печали
Полвека кручины,
Полвека как
с родиной нас
разлучили…
И плакали мы,
наших слез
не стыдясь.
Увидим родимые скалы и плесы,
Коснемся родных материнских седин!..
И в наших слезах
Материнские слезы
Светло проступали
Из темных глубин…
А писатель-драматург Хан Де Ен (псевдоним Хан Дин) перед самой своей смертью написал стихотворение, которое нигде не было опубликовано, но любезно предоставлено мне его женой Зинаидой Ивановной.
Судьба моя! Я все стерплю.
Перенесу и боль, и муки.
Пускай откажутся друзья,
Забудет милая в разлуке.
Пусть оступлюсь я невзначай,
Ты накажи меня сурово.
Лишь с Родиной не разлучай,
И не лишай родного слова.
На этом может быть и стоило закончить мое послесловие и поставить точку. Но я посчитал, что следует добавить немаловажную часть, без которой мое повествование было бы неполным. Нет, дело не в том, что хотелось сделать обычную ссылку на то, что приведенные герои – это персонажи художественного произведения. Но у каждого из них есть живой прототип. Это так же касается и событий… Жизнь – это лучший романист. И мне хотелось свой роман списать с нее. Насколько это получилось – судить вам. Все писалось от всего сердца, что было пережито самим, увидено своими глазами или услышано из уст участников и свидетелей событий. Есть ли тут художественный домысел? Естественно. Грош цена была бы моему произведению, если б я не допустил дозволенную норму фантазии и художественного видения автора. Но все в рамках действительных фактов. Имена политических деятелей подлинные, остальные – вымышленные. Если кому-то покажется, что тот или иной персонах срисован с него и схоже имя, то это ему показалось.
А теперь о главном. У кого-то могут возникнуть сомнения, а нашли ли себя невозвращенцы. Слово-то какое некрасивое, с подтекстом каким-то. Как «эмигрант». До распада Советского Союза, где слово «эмигрант» было ругательским, потому что из этой и других стран социалистического мира не выпускали, могло сложиться впечатление, что всю оставшуюся жизнь они провели, прозябая на чужбине. Не дождетесь! – как ответил – постоянный герой анекдотов Абрамович на вопрос друзей, как его здоровье. Конечно, как не бывает совершенно одинаковых яиц, жизнь у них сложилась по-разному: у кого лучше, у кого похуже. Но все они, как говорится, вышли в люди, нашли свое семейное счастье, занимались и занимаются любимым делом, как им и пожелал полковник Снегирев.
Для того чтобы это мое заявление не прозвучало голословным, не поленюсь и коротко, но расскажу о каждом из них – кем он был и кем стал. Наберитесь терпения и прочитайте. Это действительно интересно и поучительно.
Я перечисляю прототипов моего повествования в порядке корейского алфавита, чтобы никому не было обидно и никто не усмотрел ничего предосудительного в последовательности размещения.
Итак.
Ким Дон Хун. Родился в 1932 году в городе Хедю провинции Хванхе. До войны учился в местном двухгодичном пединституте. Во время корейской войны служил в народной армии в звании старшего лейтенанта. С пятьдесят четвертого года – студент операторского факультета ВГИКа. После отказа вернуться в Корею направлен на работу в Мурманскую студию телевидения. Через три года переехал в Свердловск, где также работал оператором на телевидении. С шестьдесят пятого года живет в Алма-Ате. Работал на киностудии «Казахфильм» оператором комбинированных съемок. С семьдесят четвертого по девяносто второй работал в редакции газеты «Ленин кичи» (позже «Коре ильбо»). Сейчас преподает в АГУ им. Абая. Корейский и японский языки.
Тен Мин Гу. Родился в городе Синидю провинции Северный Пхенан. С пятьдесят второго года – студент операторского факультета ВГИКа. Получив диплом, примкнул к группе невозвращенцев и был направлен в Иркутскую студию кинохроники, а через несколько лет переехал в Махачкалу, где до выхода на пенсию трудился по своей специальности. Ему было присвоено звание Заслуженного деятеля культуры Дагестанской АССР. Был близким другом известного дагестанского поэта Расула Гамзатова.
Тен Чу. Самый старший из группы юхаксян, не вернувшихся в Корею. Родился в 1923 году в городе Квандю провинции Челладо. Учился на факультете музыки Токийского университета. В сорок четвертом году в связи с отказом от вступления в студенческий отряд по подготовке офицеров японской армии был вынужден бросить учебу и вернуться на родину. В сорок шестом вместе с братом кинорежиссером с риском для жизни перешел в Северную Корею. Работал заведующим музыкальным отделом на Пхеньянской киностудии, созданной братом. Два года служил в Народной армии в чине полковника. В пятидесятом году закончил двухгодичный институт русского языка в Пхеньяне. В Москве с пятьдесят первого года. Учился на композиторском факультете в консерватории им. Чайковского и успешно закончил ее. В Алма-Ату переехал в пятьдесят восьмом году и стал работать заведующим музыкальной кафедрой женского педагогического института. В последние годы преподает корейский и японский языки в АГУ им. Абая.
Тен Чу – член Союза композиторов РК, заслуженный деятель культуры Казахской ССР, лауреат премии южнокорейской радиокомпании KBS. По общественной линии является со дня основания председателем общества потомков борцов за независимость Кореи «Тоннип».
Ли Ген Дин (псевдоним Ли Дин). Родился в 1930 году в городе Хамхын провинции Северный Хамген. В довоенные годы учился на факультете английского языка университета им. Ким Ир Сена в Пхеньяне. Во время войны служил в рядах Народной армии в чине лейтенанта. В пятьдесят втором году был направлен на учебу в Москву, где до известных событий учился на сценарном факультете ВГИКа. Учебу совмещал с работой на московском радио. Занимался переводами материалов на корейский язык. Присоединился к тем, кто отказался вернуться в Корею. В Москве стал работать редактором корейского отдела журнала «Советская женщина». Жил в Подмосковье. Ли – профессиональный поэт. Лауреат литературной премии южнокорейских писателей, лауреат литературной премии журнала «Зарубежная литература» (США).В Южной Корее изданы две его книги, в Казахстане – одна. Умер в две тысяча третьем году.
Ли Ди Хван. Родился в 1932 году. В Пхеньяне работа на киностудии. В пятьдесят четвертом был направлен на учебу в Москву во ВГИК. Учился на оператора. Но закончить институт не пришлось в связи с отказом вернуться на родину. По настоянию посольства КНДР был исключен из ВГИКа. И лишь позже сумел получить диплом. В пятьдесят восьмом году был направлен в Донецк, где до самой смерти работал оператором на местной студии телевидения. Его репортажи не раз передавались по центральному телевидению. Скончался несколько лет назад.
Мен Дон Ук. Родился в городе Менчен провинции Северный Хамген в 1931 году. Служил в Народной армии, где постоянно участвовал в самодеятельных драматических кружках. В Москву приехал в пятьдесят четвертом году, стал учиться в театральном институте имени Немировича-Данченко. Получив диплом, остался в Москве, так как был женат на москвичке. В шестьдесят втором переехал в Джамбул, где работал главным режиссером театра. После переезда в Алма-Ату сначала был главным режиссером театра юного зрителя, а затем –главным режиссером корейского театра. Позднее стал руководителем актерской мастерской при корейском отделении театрального института. Мен был первым председателем секции корейских писателей при Союзе писателей Казахстана. Свои полномочия передал Хан Дину. Является членом Союза писателей РК. Заслуженный деятель искусств Казахской ССР. В настоящее время живет в Москве.
Ян Вон Сик (псевдоним Вон Ир). Родился в 1932 году в уезде Андю провинции Южный Пхеньан. Во время войны служил младшим сержантом в рядах Народной армии. В пятьдесят третьем году поступил на операторский факультет ВГИКа, но на четвертом курсе был исключен по настоянию посольства КНДР в Москве. Поэтому диплом получил лишь через четыре года. В пятьдесят восьмом году был направлен в Сталинград на студию телевидения кинооператором-режиссером. В Алма-Ату Юн переехал в шестидесятом году. Работал сначала кинооператором на Алма-Атинской киностудии «Казахфильм», а с семьдесят пятого – режиссером документальных фильмов. Несколько лент, созданных Яном в качестве режиссера-кинооператора, награждены призами и дипломами Всесоюзных и международных кинофестивалей. Все это время он сотрудничал в качестве нештатного корреспондента в газете «Ленин кичи», а в восемьдесят пятом перешел на работу заведующим отделом литературы и искусства этой газеты. В девяносто третьем году его назначили заместителем главного редактора, а через год Юн возглавил редакцию газеты (уже «Коре ильбо»). Работая, сумел закончить двухгодичный народный университет журналистики при Союзе журналистов Казахстана. Юн Вон Сик – член Союза кинематографистов СССР и член Союза писателей СССР и РК, член международной писательской организации «Пенклуб», лауреат фонда помощи зарубежным корейцам Республики Корея, победитель Гран-при журнала «Зарубежная литература» (США), награжден орденом Республики Корея. Юн Вон Сик в течение многих лет является членом консультативного совета по мирному объединению Кореи. В настоящее время работает ответственным за выпуск раздела на корейском языке газеты «Коре ильбо». В различных изданиях вышло свыше десяти книг – сборников его стихов и прозы, а также переведенных им произведений.
Цой Гук Ин. Родился в Северо-Восточном Китае, Манчжурии в 1926 году. Служил в рядах корейского добровольного ополчения Ийенгун. В Северную Корею приехал в сорок седьмом году. На следующий год поступи в актерскую школу при Пхеньянской киностудии. Там же работал актером. Когда началась война, вместе с фронтовой агитбригадой объездил передовые позиции народной армии. Дослужился до чина майора.
В Москву прибыл в пятьдесят первом году, учился на режиссерском факультете. До известных событий успел закончить ВГИК и в пятьдесят восьмом прибыл в Алма-Ату. Здесь стал работать на Алма-Атинской киностудии режиссером. Лауреат Госпремии. Член Союза кинематографистов СССР и РК.
Цой Сон Ок. 1934 года рождения. Приехала в Корею из Китая после освобождения страны. Училась в спецшколе для детей борцов антияпонского движения в Мангендэ. С пятьдесят четвертого года училась в Московском мединституте. Кандидат медицинских наук. Живет в Москве.
Хан Де Ен (псевдоним Хан Дин). Родился в 1931 году в Пхеньяне в семье известного драматурга. В довоенные годы Хан учился на факультете русского языка в университете им. Ким Ир Сена. Во время войны служил в рядах Народной армии, был ранен.
В Москву приехал в пятьдесят втором году, учился на сценарном факультете ВГИКа, до известных событий успел получить диплом. Был направлен в Барнаул, где работал старшим редактором студии телевидения. В Казахстан приехал в шестьдесят четвертом году. Первое время работал литсотрудником в редакции газеты «Ленин кичи», в городе Кзыл-Орде. Потом перешел в корейский театр и до конца жизни работал завлитом. Хан является автором более десяти пьес, которые с успехом шли на сценах Казахстана, Москвы, Сеула. Возглавлял корейскую секцию Союза писателей РК. Ему присвоено звание Заслуженного деятеля культуры РК. Хан – член Союза писателей СССР и РК. Скончался в1993 г.
Хо Ун Бя (псевдоним Хо Дин). Родился в китайском городе Харбин в 1929 году. После освобождения Кореи приехал в Пхеньян. Является одним из первых выпускников высшей партийной школы при ЦК Трудовой партии Кореи. После окончания ВПШ его назначают заведующим отделом по делам школьников и студентов Пхеньянского городского комитета Союза демократической молодежи Кореи. Во время войны был замполитом ансамбле песни и танца войск министерства внутренних дел. Его дед Хо Ви – известный борец за независимость Кореи, а отец возглавлял патриотический комитет по борьбе против японцев.
Хо Ун Бя приехал в Москву в пятьдесят втором году. Учился на сценарном факультете ВГИКа. Как и других невозвращенцев, его исключили с четвертого курса института.
В пятьдесят седьмом году Хо уехал в Ташкент. Здесь закончил педагогический институт. Параллельно преподавал родной язык в корейских школах. В конце пятидесятых вернулся в Москву, работал в военной академии преподавателем японского языка. Постоянно писал прозу и стихи. После перестройки был избран заместителем председателя Ассоциации корейцев СССР. В двухтысячном году скончался.
Каждый из этих так называемых невозвращенцев нашел свое место жизни в Советском Союзе. Он крепко встал на ноги, врос корнями в новую Родину. У всех есть дети, ставшие продолжателями их рода. Родину, как и мать, не выбирают. Но общеизвестно, что не та мать, которая родила, а та, которая вырастила и воспитала.
Теперь, дорогой читатель, можно попрощаться окончательно, так как расставлены все точки над «i».
30 марта 2005 года
г. Алма-Ата
