Клара пристально вгляделась с свое отражение в зеркале и, наверное, первый раз в жизни осталась довольна собой. Нет, одета она была более чем просто – джинсы, тонкая трикотажная футболка цвета кофе с молоком, под которой четко обрисовывался крутой рельеф груди, на ногах – белые кроссовки. Но лицо… Оно казалось девушке пугающе чужим. Озаренное изнутри, с блестящими глазами и счастливой улыбкой, то и дело приоткрывающиеся яркие губы. Шутливо-укоризненно погрозив себе пальчиком, чему, мол, радуешься, дуреха, она, тихо мурлыча себе под нос, стала быстро кидать вещи в спортивную сумку. Они с Дмитрием собирались выходные дни провести в горах. Днем бродить по тропкам, а на ночлег возвращаться в небольшой пансионат, притулившийся у одной из скал. Думая об этом, Клара взяла приготовленную ночную рубашку, с минуту стояла, прижав мягкую шелковистую ткань к лицу, словно не хотела, чтобы кто-нибудь прочитал ее мысли, потом решительно кинула рубашку под подушку на своей постели и вся зарделась. В это время от двери послышался голос матери:
– Куда это ты собралась, дочка? И зачем хотела взять с собой ночнушку? Куда-то надолго, или, может, насовсем?…
– Мама! – вздрогнула от неожиданности Клара. – Ты уже вернулась? Понимаешь, звонил Дима… ну, ты его знаешь, Дмитрий Хан, с которым я встречаюсь…
– Вот-вот, ты встречаешься, куда-то собираешься ехать ночевать, а родители даже не знают, что это за человек. В наше время мы такого не допускали. Нас с твоим отцом познакомили родители, мои папа с мамой. И мы встречались у нас дома, сидели при старших… Не надо! – выставила щитом ладонь перед дочерью, пытавшейся перебить ее. – Зато на следующий день после свадьбы моя мама, не стыдясь, показала всем простыню, на которой мы спали. А ты с первым же встречным готова ехать куда угодно и ночевать… даже без рубашки…
– Ох, мама, – заплакала Клара. – Дима же не первый встречный. А потом ты же его совсем не знаешь…
– Вот-вот…
– Мы любим друг друга и давно бы сказали вам об этом, но вот дедушка скончался…
– Конечно, теперь можно все валить на бедного дедушку. Удобный предлог для этого твоего… попользуется тобой, как циновкой, и выкинет на наш позор. Что скажут о нас люди, когда случится такое с нашей дочерью?!
– Простите, ничего такого никогда не случится, – остановившись в дверях проговорил громко, как бы не давая никому перебить себя, Дмитрий. – Еще раз прошу прощения, что я услышал конец вашего разговора, но когда я хотел позвонить, подбежала Лаура и открыла дверь ключом, – и он оглянулся на испуганно маячившую за его спиной младшую сестру.
– Я давно уже хотел поговорить с вами и отцом, но Клара останавливала меня, что не время. Теперь же сами обстоятельства сложились так, что молчать нельзя. Мы с Кларой уже давно любим друг друга и просим вашего разрешения на нашу свадьбу. – Он и подошедшая к нему Клара низко склонили головы перед матерью.
– Вы же давно все решили между собой, так чего теперь спрашивать разрешения?.. – потом, несколько смягчившись, добавила, – я-то что, сама я ничего не решаю. Вот муж придет, пусть он и говорит… Если желаете, можете обождать. Только не в комнате девочек, – остановила она молодых людей, направившихся было к дверям, – а здесь, в гостиной. Не пристало чужому мужчине быть в девичьей. Дмитрий, уже не раз часами сиживавший в комнате сестричек сейчас покорно развернулся и аккуратно сел на диван.
Ждать пришлось довольно долго. Наконец в прихожей раздался звонок. Лаура помчалась открывать дверь, оттуда послышался торопливый шепот. Дмитрий поднялся с дивана и стоял в ожидании отца, переминаясь с ноги на ногу. К нему подошла Клара и прижалась щекой к плечу.
– Черт возьми, чувствую себя, как приговоренный к смерти, подавший апелляцию о помиловании.
Клара виновато улыбнулась и подалась вперед, не отрывая взгляда от медленно отворяющейся двери. Дмитрий подтянулся и приосанился, чтобы выглядеть соответственно предстоящей церемонии. В дверном проеме сначала показалась Лаура, а за ней в гостиную важно вошел… Геннадий. После секундного замешательства все взорвались хохотом. Немного отдышавшись, Гена, вдруг став напыщенно серьезным, заговорил:
– Благословляю вас, дети мои… – и, не выдержав, вновь расхохотался.
