От автора
Как оказалось, папу параллельно с нами искал и наш брат, Анатолий.
В Москве, неподалёку от Измайловского парка, в доме по улице Первомайской Анатолий и его супруга Вера Михайловна занимали однокомнатную квартиру на девятом этаже. Брат получил её не по праву –взамен конфискованной в 1935 году, а как участник Великой Отечественной войны.
Как описать нашу встречу? Нет таких слов, которые могли бы выразить смешавшиеся воедино чувства радости и горечи.
Я не помнила Анатолия, это было по существу первое знакомство с ним. Мама же и Декабрина, глядя на него, молча плакали. Перед нами сидел старый, уставший от жизненных передряг, больной человек. И только молодой блеск его больших выразительных глаз выдавал извечную жажду жизни.
Анатолий был тяжело болен. Однако ради встречи с нами, превозмогая себя, поднялся с постели и в ожидании, когда его сын, Лёша, доставит нас домой из аэропорта, опираясь на палочку, нетерпеливо поглядывал из окна на улицу. Позже Вера Михайловна говорила: «Ваш приезд словно придал ему силы. Он волновался, заново переживая ушедшие годы…»
Мы прожили в их маленькой квартире десять дней. И казалось, разговорам нашим не будет конца.
Из рассказа Анатолия Михайловича Кима
После ареста отца меня сразу же отчислили из академии, выселили из квартиры. Первые дни я не верил случившемуся с папой, мне казалось, что это какая-то ошибка, недоразумение. Но когда пошёл к музею В.И. Ленина, где за стеклянной витриной были размещены огромные, во много раз увеличенные фотоснимки делегатов XVII съезда ВКП(б), то не нашёл самого большого, висевшего ещё недавно в центре. Это был тот самый снимок, где отец сидит в окружении Молотова*, Ворошилова*, Сталина*. И я убедился, что всё происшедшее более чем серьёзно.
Скитался по Москве без дела, без жилья, в большом отчаянии, не представляя себе, как жить дальше, что предпринять. Ночевал у друзей, работал грузчиком, чернорабочим. Снимал углы на окраинах города, чтобы скрыться подальше от вездесущего НКВД. И так до начала войны. Война как бы сравняла меня с остальными: общая беда – всеобщий патриотизм. Пошёл в военкомат, попросился на фронт. Фашисты подошли вплотную к Москве. Никто не стал копаться в моём прошлом, в моей биографии, меня сразу же отправили в действующую армию.
Воевал как все. Получил ранения. После каждого, отлежавшись в госпитале, возвращался на фронт, но в конце концов меня списали вчистую. Уходил на войну из Москвы, туда и вернулся. Всё, что есть у меня самое дорогое в жизни – моя семья. С Верой мы познакомились в конце войны, как говорят, нашли друг друга родственные души…
От автора
Вера Михайловна – простая русская женщина, человек исключительно доброго сердца, смогла сделать всё, чтобы Анатолий обрёл, наконец, теплоту домашнего очага. Отогревшись душой и сердцем после невольных довоенных скитаний и непомерно тяжёлых фронтовых дорог, Анатолий с присущими ему энергией и настойчивостью взялся за учёбу. Смог окончить институт. Несмотря на последствия тяжёлых ранений, он – инженер высокого класса – не искал для себя лёгких дорог: многие годы колесил по стране экспедициях. Непроходимая тайга, Крайний Север, сыпучие пески Средней Азии, степные просторы Казахстана – там пролегали его маршруты в сорокоградусную жару под палящим солнцем и в жестокие морозы. Многочисленные правительственные награды – свидетельства его самоотверженного труда. Редкие наезды домой, в Москву, были для его семьи – жены, Веры Михайловны, сыновей, Володи и Алёши – и для самого Анатолия праздниками.
На пенсию он вышел с окончательно подорванным здоровьем и ко времени нашей встречи уже редко спускался на улицу.
Из рассказа Анатолия Михайловича Кима
Многие годы я разыскивал и вас, и брата, Алексея, пытался узнать о судьбе папы. До 1956 года мои обращения и в МГБ СССР, и в МВД, и в КГБ СССР оставались без ответа. Конечно, я не мог действовать настойчивее – тогда это было небезопасно. И только после официальной реабилитации политических заключённых стал требовать смелее. Добившись правды об отце, несколько успокоился, но в глубине души продолжала жить надежда на то, что хоть кого-то из вас найду. Мне всегда казалось: как бы круто не была замешана жизнь на трагических событиях, кто-то ведь должен остаться в живых…
Мои визиты в КГБ, на «Лубянку»*, стали постоянными. Когда же я по какой-либо причине не мог там бывать, ездил сын, Лёша.
Оба мои сыновья выросли в атмосфере глубокого почитания и уважения к трагически погибшему деду и к Вере Гавриловне, заменившей мне и моему брату, Алёше, родную мать в самые для нас сложные подростковые годы. Я никогда ничего не скрывал от своих ребят, и, повзрослев, они приняли самое горячее участие в поисках наших близких.
С благодарностью думаю о тех, кто не остался безразличным к судьбе отца. Его знали многие корейцы-москвичи, а также те, кто живёт в разных концах страны, и с огромной заинтересованностью, с глубоким пониманием относится к проблемам советских корейцев, депортированных с Дальнего Востока.
В числе этих людей председатель Корейского культурного центра г. Аккургана Владимир Дмитриевич Ким. С его помощью были найдены исчезнувшие документальные следы корейских политических лидеров – нашего отца и его друга, Афанасия Арсеньевича Кима. Через Владимира Дмитриевича я познакомился с сыном Афанасия Арсеньевича, Тельмиром, установил связи с журналистом и писателем А.С. Сутуриным, членом хабаровского отделения общества «Мемориал»*. Александр Степанович очень многое сделал для восстановления честных имён тех, кто стал жертвами репрессий на Дальнем Востоке.
Из письма ко мне Владимира Дмитриевича Кима
«На мой запрос в Институт марксизма-ленинизма* при ЦК КПСС* мне выслали копию анкеты делегата XVII съезда ВКП(б) – Вашего отца – за № 134. Анкету заполнил Ваш отец собственноручно и подписал 23.01.1934 г. Имеется и копия удостоверения делегата съезда, подписанная первым секретарём Далькрайкома партии Л.И. Лаврентьевым*.
Ставлю Вас в известность, что 15 ноября 1988 года я и группа товарищей обратились в Политбюро ЦК КПСС с заявлением о политической реабилитации нашего народа, о реабилитации М.М. Кима и А.А. Кима – делегатов XVII съезда ВКП(б).
В ЦК КПСС наше заявление рассмотрели и передали в комиссию Политбюро. Копии заявления направили в ЦК Компартии Узбекистана и в Приморский крайком партии.
В ЦК Компартии Узбекистана провели с нами беседу, обобщили данные и все материалы направили в ЦК КПСС. Мы считаем, что вопрос о возвращении нашей национальной культуры, об обучении языку и о создании автономии, поставленный нами в нашем заявлении, получил отражение в документе «Политика партии по национальным вопросам» (Платформа КПСС)а.
Объясню, как Ваш брат Анатолий Михайлович разыскал вас. Партийная комиссия Приморского края и крайком КПСС, рассмотрев наше заявление в ЦК КПСС, ответили нам, что Ким Афанасий Арсеньевич восстановлен в партии с 1920 года, Ваш отец восстановлен в партии с 1921 года. В этом же письме говорилось, что о восстановлении в партии Кима Михаила Михайловича сообщалось Ким Вере Гавриловне 20 сентября 1960 года в г. Семипалатинск, ул. Красноармейская, д. 141, кв. 20.
На заседании комиссии партийного контроля Приморского крайкома партии, где зачитывалось письмо, адресованное Вере Гавриловне, присутствовал сын Афанасия Арсеньевича Кима – Тельмир Афанасьевич Ким, который проживает в Приморском крае. Он и известил об этом меня, а также Вашего брата, Анатолия Михайловича, проживающего в Москве. Адрес его Вы теперь уже знаете».
