VΙΙ
Отец отбывал ссылку, а его «уголовное дело» бдительно охранялось в краевом управлении НКВД. И «не зря». Буквально через год, в 1937-м, это дело выудили из тайных заповедников, спешно запустив механизм фабрикации «вновь открывшихся обстоятельств» и «вновь поступивших материалов».
В то время Хабаровское УНКВД возглавил личный посланник Сталина Люшков*, вошедший в историю политических репрессий в СССР как творец и мастер изощрённых пыток, один из представителей «мозгового центра», окопавшегося в Кремле и занятого разработкой крупнейших в стране провокаций.
По приказу Люшкова выносится постановление:
«Рассмотрев вновь поступившие материалы на высланного в г. Оренбург Кима Михаила Михайловича, изобличающие его в том, что он, проживая на территории Дальневосточного края, являлся одним из руководителей шпионско-повстанческой организации, подготовлявшей вооружённое восстание против Советской власти,
ПОСТАНОВЛЯЮ:
Кима Михаила Михайловича привлечь к уголовной ответственности по вновь возникшему делу, предъявив ему обвинение в преступлении, предусмотренном ст. 58-11 УК РСФСР.
Немедленно затребовать его из г. Оренбурга в г. Хабаровск, избрав в отношении него меру пресечения способов уклонения от следствия и суда – содержание под стражей в тюрьме НКВД.
Пом. Начальника 2-го отделения
3-го отдела НКВД ДВК,
лейтенант госбезопасности Петров.
Согласен:
Начальник 3-го отдела НКВД ДВК,
капитан госбезопасности Арров».
На основании этого постановления начальник УНКВД Оренбургской области, майор госбезопасности Успенский выдаёт сотруднику управления Кульминскому «Ордер № 97 на арест Кима М.М., проживающего по ул. Фрунзе, 22».
Это выписки из уголовного дела отца, которое я изучала на протяжении года. По совету В.Д. Кима, в начале февраля 1991 года я обратилась в управление КГБ по Хабаровскому краю с заявлением, в котором изложила своё право дочери на ознакомление с материалами по делу отца, с истинной правдой об обстоятельствах его трагической гибели.
Ответ пришёл незамедлительно.
Привожу его полностью:
«Сообщаем, что нами рассмотрено Ваше заявление в отношении отца, Кима Михаила Михайловича.
Михаил Михайлович был необоснованно арестован 29 апреля 1937 года по обвинению в проведении «шпионской деятельности в пользу Японии» и 25 мая 1938 года Военной Коллегией Верховного Суда СССР был приговорён к расстрелу. Приговор был приведён в исполнение в тот же день в г. Хабаровске. Захоронен Михаил Михайлович на городском кладбище, где в настоящее время построена часовня в память жертв репрессий.
Определением Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 9 апреля 1957 года Ким Михаил Михайлович реабилитирован».
Разумеется, никто и никогда уже не раскроет полной картины второго ареста отца и последовавших за этим событий. Лишь силой воображения можно представить себе его этапирование из Оренбурга в Хабаровск. Конечно же, этот этап был совсем не похож на тот, который он прошёл в 19З6 году, когда его отправляли на поселение в Оренбург. Там тоже, конечно, были решётки и, наверное, всё то, что выпадает на долю пересыльных. Но тогда папа ехал с надеждой на жизнь, и его сердце грела мысль, что когда-нибудь он соединится с семьёй, и, может быть, всё утрясётся. Ведь какие бы ни предъявляли ему обвинения, он знал, что чист перед партией. Да и вольное поселение, пусть даже в далёком городе – всё ж таки не тюрьма.
1937 год увёл в небытиё миллионы ни в чём не повинных советских граждан. Это был год особенно кровавых репрессий, когда безостановочно работала запущенная руками Сталина, Ежова*, Берии* машина казней. «Враг народа» – эти слова стали нарицательными. Причисленных к этой категории лиц заключали в тюрьмы, запирали в спецлагерях или высылали. Та же участь постигала их жён и родственников, а их детей помещали в детприёмники. И если чаша сия миновала маму, то лишь исключительно по той причине, что она, как и многие жёны корейских политических лидеров, просто затерялась в водовороте насильственного выселения.
О том, что это действительно так, свидетельствует следующая справка, присланная из Актюбинского областного УВД в ответ на запрос моей старшей сестры, Декабрины – официально подтвердить местожительство нашей семьи, депортированной в совхоз «Бугутсайский». Такой документ потребовался в 1995 году, после принятия Республикой Казахстан Закона «О реабилитации жертв массовых политических репрессий»22.
«СПРАВКА.
Управление Внутренних Дел по Актюбинской области.
1 сентября 1993 года. № 11/9-2109, г. Актюбинск.
490050 Семипалатинск, ул. Красноармейская, д. 165, кв. 20, КИМ Д.М.
Ким Вера Гавриловна, 1902 г/р., г. Владивосток, решением тройки* НКВД (протокол № 8 от 13 августа 1938 г.) осуждена к 3-м годам лишения свободы. Основание – карточка ОСКа.
Начальник ИЦб УВД Сергиенко А.,
Инспектор ИЦ УВД Шамуратова М.
На Кима Михаила Михайловича ИЦ УВД по Актюбинской обл. сведениями не располагает».
Как объяснить это – «осуждена к лишению свободы»? Ведь мама не была в заключении.
Можно лишь предположить, что после расстрела отца, 25 мая 1938 года, её искали, чтобы посадить за решётку как «жену врага народа». Но, как я уже писала, нашу семью привезли в совхоз «Бугутсайский» осенью 1937 года. И к 13 августа 1938 года, когда была выдана санкция на мамин арест, её следы затерялись. Она, разумеется, числилась среди тех, кто был депортирован в Актюбинскую область, но куда конкретно – разобраться, по-видимому, органам госбезопасности было затруднительно. А может быть, органы, зная всё-таки местонахождение Веры Гавриловны Ким, логично рассудили: какая разница – тюрьма или ссылка в степную безлюдную глушь, откуда не убежишь…
Расхожей стала крылатая фраза: «Родина никогда не забывает своих сыновей». Она провозглашалась с трибун под бравурные марши и восторженные здравицы толпы, од её воздействием формировалось наше идеологизированное сознание. И Родина действительно не забывала своих сыновей – тех, кто прославлял её своими подвигами на фронтах Гражданской и Великой Отечественной войн, в годы «сталинских пятилеток»в. Кто взбирался на недосягаемые горные пики, осваивал безводные пустыни, покорял Северный полюс, совершал на аэропланах беспосадочные перелёты через моря и океаны, добивался трудовых рекордов на полях и в шахтах…
Но у нашей советской Родины было лицо двуликого Янусаг: она могла лицемерно возвысить своих героев и с беспощадностью палача расправиться с ними. Она была жестока и несправедлива к своим сыновьям и дочерям. И чем вернее они ей служили, тем страшнее был карающий меч преступного беспредела. Родина действительно никого и никогда не забывала, превратив по существу всю страну в вотчину НКВД с его тысячами лагерей.
В начале февраля 1991 года я, опять же по совету В.Д. Кима, послала письменный запрос в УКГБ по Хабаровскому краю, как дочь посмертно реабилитированного человека: определить моё право, подтверждённое установленной законом ссылкой на экспертизу уголовного дела моего отца и открытие подлинной правды об обстоятельствах его трагической смерти.
Ответ поступил быстро:
«Дорогой товарищ Ким Эл. М. Сообщаем Вам, что ваш письменный запрос по вашему отцу, Киму Михаилу Михайловичу, рассмотрен.
Михаил Михайлович был противоправно арестован 29 апреля 1937 года по обвинению в проведении «тайной работы в пользу Японии», и 25 мая 1938 года Военное Правлениед Верховного Суда СССР приговорило его, к расстрелу. Приговор был приведён в исполнение в тот же самый день в г. Хабаровске. Михаил Михайлович был похоронен на городском кладбище, где теперь мемориальная часовня построена в память о жертвах политических репрессий. Михаил Михайлович был реабилитирован по судебному определению Военного Правленияд Верховного Суда СССР от 9 апреля 1957 года посмертно, и Вы имеете соответствующий документ относительно этого.
Эльвира Михайловна, с целью экспертизы уголовного дела вашего отца мы послали его в управление КГБ Казахской ССР по Семипалатинской области, куда Вы будете приглашены.
Мы сочувствуем Вам в связи с трагической смертью вашего отца – Кима Михаила Михайловича.
Зам. Начальника управления УКГБ СССР
по Хабаровскому краю
Лавренцрв А.П.».
А вскоре последовал звонок из УКГБ по Семипалатинской области: меня приглашали для ознакомления с «Уголовным делом Кима Михаила Михайловича».
Вместо нескольких томов, которые я ожидала увидеть, передо мной положили пухлое «Дело № 19596», в обычном скоросшивателе.
Лихорадочно листаю страницы «Дела». Примерно одна треть его материалов написана одним и тем же твёрдым мужским почерком, остальная часть – на папиросной бумаге мелким печатным шрифтом.
Меня охватывает непередаваемое волнение. В голове гулко стучат молоточки, сердце замерло, словно перед прыжком в пропасть. Едва сдерживая себя, захлопываю скоросшиватель и ухожу, не находя в себе сил и мужества читать.
Зимний морозный день отрезвляет. Убеждаю себя быть спокойней, однако к горлу подступает тугой комок, по лицу бегут слезы. Иду, не разбирая дороги, не зная куда. Прихожу в себя от дрожи в ногах, во всём теле и только тогда замечаю, что уже сумерки, короткий день клонится к закату… Беру себя в руки, чтобы не расстраивать маму и Декабрину.
Несколько часов назад, когда я уходила в КГБ, маму охватила тревога и беспокойство. Само упоминание этой организации всегда вызывало в ней непреодолимый внутренний страх. Бывая в районе, где расположено здание КГБ, мама всегда обходила его стороной. Ей, пережившей трагедию, истоки которой – в этих органах, очень хорошо были знакомы беды, которые обрушивались на головы невинных людей, ухищрённые методы расправы с теми, кто попадал в застенки органов. Она боялась самого этого слова – «КГБ», не верила, что там могут поступать с человеком по-человечески. Её не могли переубедить ни события последних лет, ни публикации о тайных преступных деяниях сталинских опричников в печати.
Мама с нетерпением ждала меня, то и дело прислушиваясь к шагам на лестничных пролетах. И сразу же открыла мне двери, будто стояла на пороге.
Как явствует из материалов, присланных из УКГБ по Хабаровскому краю, «Следственное дело» по обвинению Кима Михаила Михайловича по ст. 581а, 582, 588, 5811. УК РСФСР было начато 28 мая 1937 года, закончено 14 мая 1938 года.
«Дело» открывает анкета, собственноручно заполненная отцом. Тут же приложен протокол обыска в д. 22 по ул. Фрунзе, в присутствии понятого Ивана Дмитриевича Овчинникова.
Документы переносят меня в г. Оренбург, и я живо представляю, как всё происходило.
Это случилось 29 апреля. Возможно, папа и его товарищ, Ли Кю Сен*, готовились скромно, насколько позволяли возможности, отметить предстоящий праздник Первомая. Может быть, тогда они ещё были полны надежд на будущее и ждали воссоединения с семьями. Или же уже что-то предчувствовали – ведь по всей стране с новой силой начались репрессии.
В доме, где отец снимал угол, чекисты проводили уже не первый в его жизни обыск. Только на этот раз, видимо, он длился недолго – всё конфискованное у него имущество состояло из удостоверения № 128, пяти книг разных авторов, записной книжки, книги для черновиков, писем и переписки «в количестве 90 единиц» и порошка борной кислоты…
Судя по скрупулёзной записи в протоколе, иных вещей у отца не было. Жил он на правах ссыльного – более чем скромно и, будучи к тому времени безработным, как написано его рукой в анкете, возможно, впроголодь.
Пока отца и отбывавшего вместе с ним ссылку Ли Кю Сена, а также А.А. Кима, других ссыльных, разбросанных по городам и весям огромной страны, этапировали в Хабаровск для предъявления новых обвинений, в Дальневосточном крае набирала обороты уничтожения безвинных людей запущенная из центра машина. С помощью командированных «специалистов», вдохновителем которых был сталинский посланник Люшков, местные чекисты в спешном порядке фабриковали фальшивые данные о «повстанческих организациях».
Об этом рассказал в своих публикациях в хабаровской газете «Тихоокеанская звезда»* А.С. Сутурин, последовательный и объективный исследователь тоталитарного террора 1935–1938 годов на Дальнем Востоке:
Сталинские каратели гордились своей акцией под кодовым названием «Амурцы»е, в результате которой «многие тысячи ни в чём не повинных крестьян были расстреляны, сосланы в спецлагеря и погибли от непосильного труда и нечеловеческих условий жизни».
Энкавэдэшниками сфабриковали антисоветскую организацию – так называемый «правотроцкистский центр»*, с которым они ловко увязали деятельность не существовавшего «контрреволюционного корейского повстанческого центра», также сфабрикованного в недрах НКВД. Этот «повстанческий центр» якобы готовил вооружённое восстание с целью отторжения территории советского Дальнего Востока от СССР.
Организаторами центра сделали Афанасия Арсеньевича Кима, Михаила Михайловича Кима, Ли Кю Сена, Ким Дина*, Илью Харитоновича Пака*, Хан Чен Гера* и Пак Ен Бина*.
По делу отца проходит первый секретарь Дальневосточного крайкома партии Лаврентьев*, начальник краевого УКГБ Дерибас*, партийные, советские и военные деятели Крутов*, Сангурский* и др.
После их «разоблачения» Далькрайком партии возглавил И.М. Варейкис** – по словам А.С. Сутурина, «в истории нашего государства личность известная, его заслуги очевидны. Но в истории Дальнего Востока он оставил по себе недобрую память».
