Глава восемнадцатая
Ли Сон Ча давно уже заметил, что за ним следят. Но вначале это происходило более или менее корректно. Но с течением времени от внешней деликатности не осталось и следа. Мало того, что все примитивные натуры лезут из кожи вон только бы выставить напоказ свое превосходство хоть в чем-либо, соглядатаи посла, почувствовав потакание своих боссов, в наглую демонстрировали опеку над послом. Они следовали за ним всюду, разве что не заходили вместе в туалет. Пока, правда, не сидели в кабинете. Особенно старался консул Тен Юн Ги. Это было тем более обидно, что Ли Сон Ча сам вытянул того сюда, увидев в нем верного помощника. Но ошибся. Очень трудно заглянуть в темные углы души другого человека.
Как опытный подпольщик Ли Сон Ча никогда не держал в кабинете ничего лишнего. Но, чувствуя приближение развязки своей дипломатической деятельности, он тщательно проверил содержимое сейфа и ящиков стола и ежедневно уносил небольшие пачки бумаг, которые ничего крамольного не представляли, но при большом желании вред принести могли. К счастью, еще не дошло до проверки его карманов.
Посол прекрасно знал, что к его телефону подключен подслушивающий аппарат и потому не позволял себе говорить ничего лишнего. Да и те, кому он еще доверял, просто перестали звонить ему. Так что телефон на столе посла в основном молчал. И потому Ли Сон Ча был несколько удивлен веселой трелью, которой залился угрюмый черный аппарат перед самым обеденным перерывом. Давно уже так звонко не верещал телефон, и Ли Сон Ча, ставший в последнее время немного мнительным, подумал: «Раз так трезвонит, значит, будет хорошая весть…» – и поднял трубку. Незнакомец говорил на китайском языке.
– Да, это я, – ответил Ли Сон Ча также по-китайски, который прекрасно знал, так как почти всю жизнь прожил в Китае. – Хорошо. Буду через полчаса, – и положил трубку. Некоторое время он задумчиво смотрел на телефон, будто ожидая, что тот может еще что-то сказать, затем надел пальто и вышел. У подъезда посольства его ожидал автомобиль с флажком и дипломатическими номерами, а сзади впритык стояла рыжая «Победа, в которой маячили головы филеров.
– На Ярославский вокзал и побыстрее! – бросил шоферу посол, – надо успеть встретить товарища, как бы невзначай обронил, усаживаясь на заднем сиденье. Временами он оглядывался и постоянно видел рыжее пятно, следовавшее за ними.
– На вокзале посол быстро прошел на перрон, растворившись в постоянно бурлящей толпе, почти бегом достиг перрона Ленинградского вокзала, не возбуждая ничьего подозрения, потому что здесь спешили все, и нырнул в подвальное помещение, где располагались камеры хранения. Вместо обычного запаха чего-то кислого и пыли в нос пахнуло вкусным ароматом немолотых зерен кофе. «Кто-то необдуманно оставил здесь этот прекрасный продукт. Испортится, – машинально подумал он, внимательно следя за входящими в здание вокзала. Преследователей не было. Видно, ему удалось оторваться. Переждав для верности еще минут пять, Ли Сон Ча быстрым шагом прошел по подземному переходу, спустился в метро и вскоре уже мчался в поезде на ВДНХ, где договорился о встрече. Пройдя мимо скульптурной композиции «Рабочий и колхозница», посол купил билет и вошел на территорию Выставки. Несмотря на прохладную погоду, он поднялся на открытую веранду ресторана «Узбекистан» и занял в дальнем от входа углу скрытый за колоннами столик. Через минуту на стул напротив него опустился мужчина в темном пальто и шляпе. «Ну, совсем как в детективном, романе» невесело подумал посол, всматриваясь в лицо незнакомца, и вдруг узнал того, хотя небольшие усики и темные очки сильно изменяли внешность.
– Товарищ Лю, как я рад вас видеть! – сдерживая голос и эмоции воскликнул Ли Сон Ча. – Понимаю, что случилось что-то весьма серьезное, раз вы вышли на меня. Слушаю вас внимательно.
В это время подошел официант и поставил перед ними графинчик с водкой, рюмки и тарелки с незатейливой закуской. Заказ был сделан продуманно. Пусть считают, что после вчерашней пьянки приятели решили похмелиться.
– Хорошо. Слушайте, – тихо произнес Лю, взглядом провожая удаляющегося официанта. – Буду краток. В Пхеньяне происходят события, которые мы, собственно, и ожидали. Не знали только когда. Но вот в руководстве началась перестановка сил. Ким страшно боится, что после двадцатого съезда КПСС и в Трудовой партии возникнут брожения. Поэтому сколачивает вокруг себя ограду из преданных псов. Вернее всполошились другие – он-то сам ничего не значит. Состоялся пленум ЦК ТПК. На нем наши, то есть выходцы из Китайской компартии, товарищи Се Хи, Ю Кон Гук и Ким Ган выступили с критикой культа личности Ким Ир Сена. Говорили открыто и резко. После таких речей им бы несдобровать, но товарищи все предусмотрели. У здания, где проходил пленум, их ожидал автомобиль. Они тут же сели в него и покинули Пхеньян. По дороге в Китай несколько раз меняли машины и благополучно пересекли границу. Естественно у них были заготовлены документы на другие имена.
– Понятно, что их и еще нескольких товарищей, в том числе и заместителя председателя Кабинета министров Цой Чан Ика тут же на пленуме единогласно исключили из рядов ТПК. Почему и Цой Чан Ика? Задолго до пленума по его инициативе и еще нескольких товарищей, направленных из Советского Союза, таких как Пак Чан Ок, Пак Ый Ван, были посланы в Москву и Пекин на имя Хрущева и Мао Дзе-дуна письма, в которых высказывали мнение о недопустимом отношении к кадрам, посланным в помощь Коммунистическими партиями Советского Союза и Китая. Как я говорил, письма подписали многие политические деятели страны. По этим сигналам в Пхеньян были направлены Анастас Иванович Микоян и генерал Пын Дэ-Хуэй. После этого наступило некоторое затишье, но уже через несколько месяцев началась такая чистка, что полетели головы и правых, и виноватых. Смешно сказать, но началась настоящая травля даже переводчиков. Письма были переведены на хороший русский и китайский языки. И если в стране есть немало людей в совершенстве владеющих китайским, то русским – раз-два и обчелся. Лучших переводчиков перетрясли так, что бедняги, верно, до сих пор не могут опомниться. Хорошо еще, что не расстреляли. Видно, без них не могут обойтись. Рассказывают, что по случаю съезда женщин Чехословакии из Пхеньяна решили послать телеграмму. Составили приветствие, перевели на русский язык и получился такой текст: «корейские женские члены приветствуют чехословацкие женские члены». – Лю коротко засмеялся, но тут же стал вновь серьезным. – Это так, к слову. А главное вот что. – Он помолчал, как бы собираясь с мыслями. – Понимаешь, видимо, сказалась долгая совместная работа в подполье, и он перешел на «ты». – Понимаешь, тебя тоже исключили из партии… Решение принято вчера. Об этом наши товарищи сразу передали в Пекин и просили предупредить тебя. Я же как раз вылетал сюда. Тебя сразу отзовут. Но ты ни в коем случае не возвращайся в Пхеньян. Нет надобности добровольно класть голову в пасть крокодилу. Сегодня же, даже сейчас поезжай в ЦК КПСС и попроси политическое убежище. Советую в посольство не возвращаться. Могут не выпустить. У тебя, надеюсь, есть друзья… не из своих, у кого мог бы отсидеться, потому что домой тоже лучше не возвращаться. – Он помолчал. Потом с грустной улыбкой добавил: – Совсем как в годы нашей молодости, да? Только вот твоего спасителя Хван Чера не хватает… Держись, товарищ! Мы со своей стороны сделаем все, чтобы тебе здесь не отказали в убежище. В ЦК не знают, что творится в Пхеньяне.
– А ты? Почему ты здесь? Ты ведь был в посольстве у нас?
– Перевели в Москву. И надо сказать, вовремя. Хоть тебя успел предупредить. Одно это уже оправдывает мой перевод сюда. Ну, прощай, – и Лю крепко пожал руку Ли Сон Чау. – Да, – спохватился он, – а водку вылей за барьер, а то подумают плохое – заказали и не выпили. Всего тебе доброго, – и он быстро скрылся из виду.
Оставшись один, Ли Сон Ча немного посидел в задумчивости, затем вылил водку и последовал за товарищем.
Около часа, покружив по улицам, проверяя, нет ли за ним «хвоста», Ли Сон Ча позвонил в дверь небольшого дома в переулке в районе Марьиной Рощи. Дверь распахнулась. Увидев гостя, высокий смуглолицый хозяин обрадовано воскликнул:
– Вот уж кого не ожидал! Заходи, заходи. Жена как раз стряпает пельмени по-нашему, – он говорил по-китайски, и Ли Сон Ча почувствовал себя так, будто попал наконец попал домой.
