Глава двадцать восьмая
Утром «робинзоны» обнаружили, что здесь, оказывается, питомник комаров, и питаются они именно такими незнайками, как четыре новых обитателя леса. Лицо Ли Ди Мана, наиболее подверженного укусам кровопийц, было покрыто угрожающими оспинами. Врач санэпидемстанции, будь он здесь, немедленно отправил бы парня на карантин. Так что когда встал вопрос, кто отправится за продуктами, а кто останется строить шалаши, иного решения не могло быть. Ли остается. Компанию ему решил составить Хан Дон.
Вчерашняя усталость и потрясение не могли не сказаться на «отшельниках». Юн и Ким вяло шагали по тропинке, молча, обдумывая свое положение, в котором оказались. «А что дальше? – спрашивали они себя. – Пройдут день, два, три… А они так и будут жить в лесу? Потом пойдет снег, и они замерзнут, превратясь в култышки. Их бросят в яму и закопают. И прощайте гениальные кинематографисты. Очень радостная перспектива».
– Ладно, подождем, что скажет Хон, – со вздохом уже громко произнес Юн и, видимо, дал ответ таким же невеселым думам Вон Гына.
Купив в магазине кое-какие продукты, парни побрели по направлению к дому бабки Настасьи, чтобы разжиться у нее хоть каким-то котелком и сварить суп, вскипятить воду для чая. Пройдя квартала два, они заметили, что за ними кто-то неотступно следует, причем не скрываясь и не делая вида, что их пути совпали случайно. Ребята оглянулись и остановились как вкопанные. В преследователе они узнали вчерашнего парня, представшего перед ними в оголенном виде. Сейчас, правда, он был одет в брюки и майку, но наглое выражение лица у него осталось. С ним была миловидная девушка, видимо, его постоянная спутница, и… собака – громадная овчарка, черная, с рыжими подпалинами, а главное, с огромными клыками. Юн и Ким выждали, когда преследователи приблизятся. Те не стали останавливаться, но, проходя мимо, парень тихонько приказал собаке: «Фас!» Та уже готова была броситься на врагов хозяина, но девушка вовремя ухватилась за поводок и навалилась на овчарку, чтобы не смогла совершить роковой прыжок. «Ты что, спятил?!» – закричала девушка на парня, но тот лишь оскалился так же, как его собака, и зло зашагал, таща за собой разохотившегося пса.
Выпросив у бабы Настасьи котелок и видавший виды таганок, парни отправились в свой лагерь, поминутно оглядываясь, чтобы удостовериться, что за ними нет хвоста, особенно собачьего.
Сварив суп из набора, пообедали, потом, напившись чаю, отдававшего жиром, но оттого не ставшего мене вкусным, ребята немного повеселели. На голодный желудок жизнь всегда кажется мрачней. Потом стали доделывать жилье. Когда шалаши были готовы, натаскали в них кучу разных трав, так как слышали, что какие-то из них полезны от комаров, блох и другой лесной живности. Вечер провели у костерка. По большей части молчали. Говорить не хотелось, особенно о том, что их ждет.
Вторая ночь прошла тревожнее. Им чудились подозрительные шорохи, казалось, что где-то поблизости рычит собака. Да и комарье одолевало до слез.
Утром измученные, невыспавшиеся, они готовы были из-за любой мелочи затеять ссору друг с другом. Завтрак не захотели готовить. Ограничились чаем и хлебом. Правда, никто не стал признаваться, что от запаха котелка их тошнило, но они глотали бурую жидкость, с вожделением вспоминая студенческую столовую.
После завтрака, сидя на пенечке у шалаша, Юн Сек Вон с грустью сказал:
– Сколько времени Ленин прожил в шалаше в Разливе, не помнишь?
Вон Гын пожал плечами: «Около месяца, что ли, точно не помню».
– Только за это его надо было наградить орденом Ленина.
Когда солнце стало припекать, и пора уже было подумать об обеде, из леса послышались веселые голоса.
– Вот они где, наши бродяги! – и на поляну вышли Хон Дя Гук и Цой Сон Ай, нагруженные пакетами с едой.
Веселье началось такое, наверное, в десятки раз превосходящее то, когда Робинзона и Пятницу забирали с необитаемого острова.
После того, как угасли первые восторги, Сон Ай сходила к озеру и песком почистила котелок. Вскипяченный в нем чай оказался удивительно вкусным и ароматным. Больше половины привезенных припасов было тут же уничтожено, будто четверо голодали по меньшей мере месяц.
Наконец, когда все насытились и успокоились, начались разговоры. Хон сообщил, что их разыскивают какие-то люди. Коменданту общежития нагорело за слишком ретивое выполнение приказа. Нельзя было парней выкидывать буквально на улицу, под открытое небо.
– А у нас есть крыша, и неплохая, – уже пытался шутить Юн. Но его никто не поддержал. Положение оставалось напряженным. Кто эти разыскивающие их люди? Может, из органов? Хотят арестовать и насильно отправить в Пхеньян? Узнать что-то более конкретное было трудно, потому что и Хон с Сон Ай тоже были ограничены в передвижении, но у них были «агенты», другие юхаксян, через которых они добывали новости. Решили переждать еще дня два, а потом уже принимать окончательное решение.
После ухода Хона и Сон Ай лагерь осиротел. Каждый вновь ушел в себя. Суп больше не варили, чтобы потом не драить котелок. Да и никто бы не смог так вычистить его, как Сон Ай.
Ночь вновь прошла в муках борьбы с кровососами.
В довершение ко всем прелестям этой ночи перед рассветом пошел дождь. Сначала посыпались крупные капли, забарабанившие по листве. Эта дробь учащалась с каждой секундой, пока не хлынул ливень, мощный, благодатный, живительный. Вскоре сооруженные неумелыми руками шалаши со всем их содержимым поплыли, оставляя их обитателей под бодрящими струями.
После свидания с друзьями, лесными отшельниками, Хон и Сон Ай возвращались не в лучшем настроении. Говорить в общем-то было не о чем, и они шагали молча, каждый погруженный в свои невеселые мысли. До прихода электрички оставалось пять минут. Они ускорили шаг и чуть ли не бегом поднялись на платформу. Когда уже садились в подошедший поезд, кто-то их окликнул. Они оглянулись и с изумлением обнаружили Ли Сын Гука.
– Ты что здесь делаешь? – в голосе Сон Ай, кроме удивления, явно слышались нотки тревоги.
– А у него, после того, как он свалился с подоконника, видно, не все в порядке с головой, – съязвил Хон, с иронией, за которой скрывалось беспокойство. В его голове вихрем проносились мысли: «Неужели следит за нами, ведь не может быть такого совпадения, чтобы он случайно оказался именно в Монино? И в то же время, почему окликнул нас? И все-таки, зачем он тут? Видно неспроста».
Вагон был полупустой, и они сели рядом. Цой Сон Ай устроилась у окошка напротив.
– Так что привело тебя в Монино? – у Хона был такой безразличный тон, будто бы он спросил только, чтобы спросить.
– А я ждал вас… – От такого ответа оба – и Хон и Цой раскрыли рты. – Утром, когда вы ехали сюда, я тоже ехал, в соседнем вагоне. Чтобы не попадаться на глаза. И вот до сих пор ждал… Как там наши? Они же у бабки Настасьи. Хорошая она женщина. Хоть и тесно у нее, но не обидит. Ко всем относится как к своим внукам.
– А-а ты откуда знаешь бабку Настасью и то, что у нее остановились ребята? –заикаясь, спросил Хон.
– Да мы с Лешкой Харитоновым, ее внуком, дружим с первого курса. Я не раз бывал в Монино. Лешка мне сказал, что Вон Гын с друзьями поехали к бабке. Хотел поехать к ним, но на вокзале увидел вас. Решил, что лучше поговорить с тобой, Дя Гук. Ты же у нас главный все-таки.
– Какой главный! – возмутился Хон. – Ладно, об этом потом. А о чем разговор?
– Здесь я все написал. Прочитаешь и все поймешь, – и Ли Сын Гу, волнуясь, судорожными движениями стал выдергивать из наплечной сумки листы бумаги. Ремень сорвался с плеча, сумка упала на сиденье, а содержимое высыпалось на пол. Там было несколько книг, какие-то бумаги и всякая мелочь, обычно надолго застревавшая на дне сумок.
Хон нагнулся и стал помогать собирать вещи. Он поднял одну из бумажек и машинально перевернул ее. Увиденное повергло его в шок. На листочке кривились русские буквы, неумело сложенные в слова. А слова эти были до боли знакомые имена, особенно его собственное. И он понял, где еще он видел эти каракули. В его тайнике среди других бумаг до сих пор хранилась записка, в которой значились участники одной из сходок друзей. Ему ее передал посол Ли Сон Ча при их последней встрече. Тогда посол еще сказал, что, может, эта бумажка поможет раскрыть провокатора… И помогла.
– А это что такое? – спросил Хон, вертя в руках листок.
Ли Сын Гук смертельно побледнел.
– Это… Это… Да я и сам не знаю, как она сюда попала. Давай сюда, выкинем и все тут, – и попытался выхватить предательский документ. Но Хон вовремя отвел руку.
– Нет-нет, ничего выкидывать не будем. Так значит, это время ты аккуратно продавал нас посольству, передавая списки участников наших встреч и докладывая о чем мы говорили. Это ты выкрал у Ок Сир протокол нашего последнего собрания и отдал консулу? Ты виноват в смерти девушки, честного товарища! За это тебя убить мало!
– Нет, это не я! – чуть ли во весь голос заорал Ли. Немногочисленные пассажиры стали оглядываться, какие счеты между собой подводят иностранцы. Но Ли Сын Гук продолжал кричать, не обращая ни на кого внимания. – Это Ким Сун Ок выкрала у Ок Сир папку, а потом подложила назад. Я тут ни при чем!
– Тише! Не вопи, – шикнул на него Хон. – Не хватало еще, чтобы нас забрала милиция. А сейчас зачем ты следил за нами? Какую подлянку еще хочешь совершить?
– Нет, наоборот, – взмолился Ли. – Я хотел вас просить взять меня к себе, – и он заплакал, размазывая слезы по щекам. – Теперь, я знаю, вы меня ни за что не возьмете.
– Еще бы, – зловеще усмехнулся Хон. – Для того чтобы ты о каждом нашем шаге сообщал в посольство? Нашел дураков! И что это у тебя вдруг поменялось направление? Или это очередная уловка, Иуда?
– Нет, не уловка. Честное слово, я хотел быть с вами. – Он испуганно огляделся и, качнувшись ближе к Хону, зашептал: – Многих наших юхаксян хотят отправить на родину, насовсем…
– И тебя тоже, несмотря на твои заслуги?
– Да, и меня тоже, – и лицо его вновь исказилось гримасой, и казалось, что вновь покатятся слезы.
– Стой, не реви! – предупредил рыдания Хон. – Ты что с самого начала был приставлен к нам шпионом? Ты один из тех стукачей, которых завербовали еще в Пхеньяне или Ыйдю?
– Нет-нет, – замотал головой Ли. – Все случилось здесь. – Он тяжело вздохнул всхлипывая, и продолжил: – Сун Ок… вы же знаете, что она близка с семьей товарища маршала Ким Ир Сена. Я думал, буду дружить с ней, в будущем пригодится. Но дальше получилось.. больше чем дружба. Она забеременела. А мне нравилась русская девушка. Сун Ок же старая, а требует, чтобы мы поженились, я же не хотел. Тогда она пригрозила, что доложит в Пхеньян, и меня отзовут на родину, возможно арестуют и отправят на рудники или расстреляют… Но я ведь молодой. Мне так хочется еще жить. И вновь слезы побежали из глаз парня. Несколько успокоившись, он громко высморкался на пол, отчего Сон Ай всю передернуло, и закончил свою исповедь. Тогда Сун Ок поставила условие, что пока будет молчать, но я должен работать на нее, то есть на посольство. Им давно нужен был такой, как я. Пользующийся вашим доверием. Ну вот, так я и стал…
– А ребенок? – Сон Ай не могла не задать этого вопроса.
– Помните, два года назад Сун Ок на каникулах ездила в Пхеньян. Никого это не удивило. Все знали, что она в привилегированном положении. Там она и родила… мальчика. Потом вернулась назад.
– А как же русская девушка? – вновь спросила Сон Ай.
– Сун Ок сказала, что для блага родины может пожертвовать и этим…
Она закроет глаза на нашу дружбу с Иришей, потому что мне нельзя выказывать нашу близость с ней. Это сразу бы закрыло мне доступ к вам. А так… мы временами встречались…
– Какая же ты мразь! – и у Сон Ай от возмущения или отвращения на лице появилось выражение гадливости, будто вляпалась в дерьмо.
– Та-ак, тут все ясно. Руки марать не хочется. Я поклялся, что отомщу за смерть Ок Сир. Но коснуться до тебя пальцем – значит испоганиться. Ты сам подготовил себе страшное наказание. Так оно и будет. А теперь, Сон Ай пошли отсюда. До Москвы еще долго ехать, а быть в одном вагоне с этим гадом – можно задохнуться от смрада. Впрочем, чего это мы будем уходить. Пошел отсюда, поганая тварь! Советую тебе повеситься. Это для тебя лучший выход. Давай, вали отсюда!
Хон и Сон Ай отвернулись к окну и стали внимательно всматриваться в чудесные белоствольные перелески берез, которыми так славится Подмосковье. Вид кудрявых красавиц словно очищал их души, испоганенные Ли Сын Гу.
