Глава седьмая
Ен Тхя сидел на лавочке у домика, где жили они с полковником Сергеем Макаровичем Колокольцевым. На этом участке в восточной части Пхеньяна таких домиков было несколько. Построены они были специально для советских военных советников. Снаружи замаскированные под обычные корейские чиби, внутри были достаточно комфортны для военного времени. Здесь был душ с холодной водой и туалет метрах в тридцати от дома. Когда с той стороны дул ветерок, округа наполнялась непередаваемым «ароматом». Но неприхотливый Колокольцев не обращал внимания на подобные мелочи жизни, а для Ен Тхя это было привычно, до войны все дома были оборудованы туалетами с выгребными ямами и в воздухе постоянно слегка смердило. Лишь одним был недоволен полковник. По вечерам он любил часами просиживать на свежем воздухе, но не было скамеечки. Вот и пришлось Ен Тхя сколачивать это сооружение и вкапывать в землю, на что ушел целый день. Зато теперь он сам тоже мог наслаждаться вечерними посиделками, во время которых они мирно беседовали с Сергеем Макаровичем. Для юноши это была хорошая учеба – жизни и русского языка. Но если полковник был не в духе, обучение шло в основном мату, в котором Колокольцев был великим мастером.
В этот день полковник вернулся с совещания у посла генерала Штыкова сердитым и раздраженным. Как обычно в такие дни, он бы долго ходил по комнате, что-то бурча под нос и отшвыривая сапогом попадающиеся на пути предметы, но, к счастью, нагрянули три других полковника, тоже в не лучшем расположении духа – видно, все побывали на том же совещании – и вскоре из комнаты донесся звон посуды. Грубиян и матершинник Колокольцев в одном случае проявлял удивительную деликатность. Когда дело доходило до выпивки с друзьями, он никогда не заставлял Ен Тхя помогать готовить закуску и накрывать на стол. Сергей Макарович отпускал переводчика в город, наказывая непременно закадрить девушку, и расстраивался, когда по возвращении тот докладывал, что весь день провел у дяди.
Но сегодня Ен Тхя остался дома, потому что дядю мобилизовали на трудовой фронт, а семья перебралась в деревню. Вот и устроился на лавочке поудобнее, потому что знал, что «совещание» у полковников продлится не один час.
В округе было очень тихо. Дома советников круглосуточно охранялись часовыми. Да и район был выбран отдаленный от проезжих троп, и посторонние забредали сюда или случайно, или с определенной целью, для чего и находились здесь бдительные стражи. Лишь раз по наводке «светляка», как называли диверсантов, карманными фонариками указывающих американским самолетам объекты, заслуживающие их внимания, штурмовики сбросили бомбы на этот район. Но, к счастью, все обошлось лишь испугом и легким ранением одного из переводчиков.
Эта бомбежка произошла вскоре после встречи Ен Тхя с полковником Колокольцевым на переправе, изменившей весь ход жизни юноши. И тогда новоиспеченный лейтенант с удивлением и даже некоторым презрением увидел, с каким страхом эти, казалось бы закаленные на фронте полковники, бежали в железобетонный бункер под землей, спасаясь от американских бомб. Сам он, Ен Тхя, на всякий случай спустился в щель, выкопанную во дворе, и там стоял во весь рост, наблюдая как штурмовики, развесив осветительные ракеты, бомбят их дома.
Ен Тхя уже был не тем горячим юношей, воспринимающим войну как сплошные крики «ура» и победоносное шествие по вражеским позициям. За короткий период он возмужал и как-то посерьезнел. Не зря говорят, что во время войны день равен месяцу. Да что там – порой мгновенье стоит жизни. Вот и у Ен Тхя было такое мгновенье.
Как-то неугомонный полковник Колокольцев в горячем споре в штабе советников добился того, чтобы его направили на передовую. А так работа советских военных проходила в тылу. Не случайно фронтовики называли переводчиков «штабными крысами», что на первых порах до слез оскорбляло Ен Тхя. Он же не виноват, что Сергей Макарович забрал его по дороге на передовую. Там бы он показал себя. Но после юноша проникся важностью деятельности советников и внутренне был горд, что каким-то боком причастен к ней. Но тогда, когда они с полковником отправились на передовую, его охватил азарт неопытного игрока, впервые севшего за рулетку.
После разгрома армии северян в генштабе царило смятение и хаос. В панике бежавшие в одну из северных провинций на границе с Китаем генералы во главе с Верховным главнокомандующим в растерянности не знали, что и предпринять, чтобы хоть как-то противостоять жалкими остатками вооруженных сил наступлению противника. Конец оказался бы плачевным, но тут, как и предвидел президент Трумэн, на помощь пришли китайцы. В конце октября пятидесятого года по мосту через пограничную реку Амнокан пошли первые отряды китайских добровольцев. Это была бесконечная цепь молодых парней и девушек, одетых в форму цвета яркой зелени – китель и брюки из легкой хлопчатобумажной ткани и кепи с нашитыми на затылке тремя тряпочками, якобы для защиты от солнца. Но в основном солдаты ими утирали струившийся по лицу пот. А потеть было отчего. Каждый доброволец, помимо винтовки и боевого снаряжения, тащил на коромысле через плечо две громадные корзины, в которые были уложены рис, мука, сушеная рыба и кое-какой другой нехитрый провиант, два одеяла, смена белья и… дрова. Другими словами, они несли с собой все, чтобы ничем не затруднять корейское население и не вырубать и без того скудные леса соседей. Добровольцы шли день и ночь, причем по горам тремя непрерывными цепочками, а в это время по дорогам навстречу с юга на север на грузовиках и виллисах мчались южнокорейские, американские и другие части, радуясь, что почти нигде не встречают сопротивления. А китайцы, между тем, дошли до тридцать восьмой параллели и одну за другой замкнули все три цепи своего наступления. Таким образом, войска ООН попали в тройной котел. Вот тут-то и началась бойня. Мало кому из наступавших удалось унести ноги. Вся техника – танки, артиллерия, автомашины – была брошена на дорогах. Все пригодное добровольцы использовали против тех же, кто их бросил, а остальное сваливали на обочине, расчищая путь для своих основных частей. Два миллиона китайских добровольцев сделали свое дело. Линия фронта вновь стабилизировалась по тридцать восьмой параллели, то есть на том самом месте, с которого начиналось молниеносное наступление армии северян.
Бессмысленная война унесла три миллиона жизней корейцев и китайцев.
Газик, на котором ехали полковник Колокольцев и Ен Тхя с двумя автоматчиками сопровождения, резво бежал по проселочным дорогам. Так было дольше, но безопаснее – автотрассы постоянно обстреливали и бомбили американские истребители и штурмовики. Поэтому основное движение происходило главным образом по ночам с приглушенными фарами. А для вящей безопасности через каждые пятьсот метров китайские добровольцы установили круглосуточные посты по два солдата в каждом. Люди, едущие в машинах, не слышали гула внезапно появляющихся самолетов, поэтому постовые тревожными свистками предупреждали об опасности. Сколько тысяч жизней было сохранено благодаря этой, на первый взгляд примитивной сигнализации.
До полковника Колокольцева и Ен Тхя уже докатывались орудийные залпы с линии фронта. Казалось, что даже различались звуки пулеметных очередей. Взобравшийся с натужным воем на взгорок ГАЗик внезапно зачихал и заглох. В наступившей тишине слышен был мирный стрекот кузнечиков. Легкий ветерок прошелестел листвою нескольких чудом уцелевших пирамидальных тополей у края высохших рисовых чеков. И вдруг раздался треск автоматов. Оба бойца охраны тут же упали на землю, обливаясь кровью. Водитель, успевший поднять капот, ничком упал на горячий мотор, зашипевший от его крови. В этот момент из придорожных кустов выскочили пятеро в чужой военной форме.
«Враги!» – пронеслось в голове Ен Тхя. Автомат лежал в машине и он, естественно, не успел бы взять его. И по какому-то наитию Ен Тхя сорвал с пояса запасной диск к ППШ, высоко поднял его над головой и заорал нечеловеческим голосом и отчего-то по-русски:
– Ложись! – и дальше добавил смачную фразу из любимого лексикона полковника Колокольцева. Как это у него вырвалось, он и сам не мог понять, но после Сергей Макарович с восхищением вспоминал этот момент и всячески восхвалял юношу как своего талантливого ученика.
Возможно вражеские солдаты были новобранцами, незнакомыми с советскими автоматами с дисками, а может испугались утробного вопля Ен Тхя, готового бросить «мину», но они, как по команде, попадали на землю, инстинктивно прикрывая голову руками. Этих нескольких мгновений было достаточно полковнику, чтобы выхватить из кобуры пистолет, а Ен Тхя – вооружиться автоматом.
За спасение советского военного советника и захват пятерых пленных Пак Ен Тхя присвоили звание капитана и наградили медалью «За отвагу».
Ен Тхя не только повышали в звании. Суровые будни войны формировали в нем не по летам зрелого человека, видевшего своими глазами смерть, горе и несчастье народа. В минуты тяжких испытаний человек особенно остро ощущает чувство Родины и ненависть к ее врагам. А этих испытаний выпало немало на долю молодого человека.
Американцы продолжали хозяйничать в небе над Кореей. Не говоря уже об отсутствии самолетов, у северян в первое время были такие маломощные зенитки, что их огонь не достигал высоты «летающих крепостей» В-29, сбрасывающих бомбы когда и куда хотели. Авиаторы США вконец обнаглели из-за своей безнаказанности. Они составили график налетов и строго придерживались его. Так, ровно в шесть утра «наносили визит» истребители «Шутинги». На бреющем полете они проносились над крышами домов, раскачивая сигарообразными бензобаками на концах крыльев. Черными крестами они гонялись за незадачливыми прохожими, не успевшими спрятаться. Ен Тхя сам однажды попал под такую охоту. Он шел по переулку к дяде, как вдруг над ним зашелестел «Шутинг». И тут же, в десяти шагах впереди юноши заплясали земляные фонтанчики от выстрелов.
Часам к одиннадцати в небе появлялись штурмовики «Мустанги». У них цели были серьезнее – железнодорожные составы, бензохранилища, мосты. На мост через реку Тэдонган в центре Пхеньяна они сбрасывали бомбы, как на учебном полигоне, пролетая над ним вдоль и поперек. Но, как правило, магнитные бомбы аккуратненько ложились мимо цели, поднимая громадные столбы воды.
После штурмовиков наступало временное затишье – авиаторы обедали и отдыхали до наступления темноты. Такая передышка была обусловлена тем, что у корейских зенитчиков появились более мощные орудия. Ен Тхя видел сам, как днем были сбиты несколько тяжелых бомбардировщиков. А однажды на его глазах произошел феноменальный случай. В-29 шел на высоте примерно двенадцати тысяч метров, и, чувствуя свою неуязвимость, не спеша выбирал цель. Наконец из его брюха посыпались бомбы, но в этот момент зенитный снаряд попал в бомбовую гроздь. Наблюдавшие с земли увидели гигантскую вспышку. Огромный самолет подкинуло, как надутый шарик, а в следующую минуту он переломился и на землю полетели обломки.
Теперь бомбардировки происходили в основном по ночам. Здесь американские военные применили коварную бесчеловечную тактику. Утром раскидывали листовки, в которых предупреждали население, что вечером будут бомбить, скажем, район вокзала. Люди уходили оттуда, и самолеты наносили обещанные удары. И так происходило несколько раз. Народ поверил в «гуманность» летчиков США. И вот появились листовки, в которых пхеньянцев предупреждали, чтобы уходили в район Каруге. Там, мол, кварталы торговцев и их трогать не будут. К двенадцатому июля пятьдесят второго года в Каруге скопилось почти все оставшееся население Пхеньяна. Наступила ночь на тринадцатое.
Душный воздух был насыщен тревогой. Несмотря на поздний час, многие еще не спали. На рынке в центре Каруге люди устраивались прямо на прилавках, а большинство ложились на землю, подстелив соломенные мешки. Никого уже не пугали двое повешенных диверсантов – «светляков», темнеющих под аркой ворот. Все привыкли к смерти. Раздражало лишь зловонье, которое разносил слабый ветерок от висельников.
Воздух наполнился завывающими звуками сирен воздушной тревоги. И в этом тоже не было ничего необычного. Сейчас начнут бомбить какую-нибудь часть города, хотя от него ничего уже не осталось. Вспыхнули прожектора, ловя в перекрестье бомбардировщиков. Загрохотали зенитки. И вот послышался характерный, подавляющий все живые чувства вой падающих бомб. Первые взрывы раздались на рынке Каруге. И всю ночь аккуратно и методично авиабомбы вспахивали весь «безопасный» район.
Около семи утра, как только закончилась бомбардировка, в городок советников заехал специальный корреспондент газеты «Правда» Герой Советского Союза Сергей Борзенко. Он давно дружил с Колокольцевым и хотел прихватить полковника, чтобы его всюду пропускали. Заодно решил воспользоваться и переводчиком Сергея Макаровича, если на то будет нужда. Втроем на ГАЗике они помчались в район Каруге.
Представшая перед ними картина навсега врезалась в память Ен Тхя. Трупов было столько, что, казалось, ими устлана вся земля. И еще ужаснее было то, что все тела были обнаженными.
– Взрывной волной сорвало одежду, – как бы отвечая на немой вопрос юноши, хуро пояснил полковник.
Они ходили, переступая через мертвых. Журналист беспрестанно щелкал затвором фотоаппарата и… смахивал набегающие слезы. Сначала Ен Тхя усомнился: военный человек, Герой Советского Союза, корреспондент, побывавший почти во всех горячих точках мира, и плачет?! Присмотревшись, понял, что не ошибся. То были слезы ярости и страдания.
А самому Ен Тхя было только страшно. Он тщательно старался не наступить на руку или ногу трупа, но у него это не всегда получалось, тела лежали вповалку, и он с содроганием чувствовал под сапогами еще недавно живую плоть. Июльское солнце уже начинало сильно припекать, и юношу мутило от тонкого трупного запаха, который, казалось, въедался в его кожу на всю жизнь. Уже через много лет его порой начинал преследовать этот дух смерти.
Всех их особенно поразил вид разбомбленного родильного дома, занимавшего с десяток землянок. Вокруг развороченной воронки валялись голые тела рожениц и младенцев, жизнь которых оборвалась, еще не успев начаться.
В двух шагах от несуществующего теперь роддома лежало на земле распростертое тело женщины без головы, но руки продолжали судорожно прижимать к себе крохотное живое существо. Девочке было не больше двух месяцев. Она требовательно теребила грудь матери и тянула губами увядший сосок. Но молока не было, и ребенок начинал громко плакать. Этот крик жизни жутко звучал в царстве смерти.
После этой поездки в Каруге Ен Тхя несколько дней не мог ничего есть, плохо спал. Ему всюду мерещились мертвые тела, в носу стоял сладковатый трупный запах.
Через несколько дней в домике полковника Колокольцева вновь появился журналист Борзенко.
Мне нужен твой переводчик, – коротко сказал он Сергею Макаровичу. На пару часов. Прибыла делегация Всемирного Совета Мира. Собирается объезжать город. Понимаешь, они не верят, что все разрушено бомбежками. Кто-то даже высказал предположение, что разрушили сами корейцы, чтобы обмануть мировое общественное мнение.Позарез нужно сделать материал о встречах делегации с жителями Пхеньяна, а мой переводчик, как нарочно, заболел. Дай мне напрокат твоего. Верну в целости и сохранности.
И вот они, Борзенко и Ен Тхя уже несколько часов бродили с представителями разных стран и разговаривали с пхеньянцами, которые еще остались здесь. В это время начался очередной налет штурмовиков. Точно по графику.
Пересидев бомбежку в надежном убежище, вырубленном в скале, представительница Великобритании Моника Фелтон захотела побывать в госпитале, чтобы воочию убедиться в наличии раненых и убитых.
В одной из палат советского госпиталя Красного Креста ее подвели к койке, где лежал только что привезенный юноша лет шестнадцати. У него были туго перебинтованы глаза.
– Что с ним? Почему эта повязка? – спросила крупная, рослая женщина с рыжими волосами, прибывшая сюда из туманного Альбиона.
– Началась бомбежка. Он побежал, – стал переводить ей слова врача Ен Тхя. – В это время сзади упала бомба. Ударила взрывная волна. У него вытекли оба глаза. Он останется слепым на всю жизнь…
Моника Фелтон ошеломленно помолчала.
–А что он собирается делать после войны… Без зрения? – спросила она.
Ен Тхя перевел юноше.
– Я буду делать то, что укажет мне наш великий вождь Ким Ир Сен, – и юноша, только что потерявший глаза, еще не пришедший в себя от легкой контузии, даже привстал на койке при этих словах.
Моника Фелтон оторопело поглядела на него и, пожелав ему успехов, ушла вслед за другими членами делегации.
А Ен Тхя подумал: «Действительно прав наш великий вождь, сказав, что «Сила народа неиссякаема. Эта неиссякаемая сила непобедима».
Безрадостные воспоминания прервал полковник Колокольцев, появившийся на крыльце.
– Сынок (с того случая, когда Ен Тхя спас его от верной гибели, Сергей Макарович в неслужебной обстановке нередко стал называть юношу так), зайди на минутку. Тут мы хотим выяснить один вопрос.
В комнате было так накурено, что Ен Тхя тут же закашлялся.
– Вот еще хиляк нашелся, – с издевкой произнес сидящий за столом полковник с черными усиками на удлиненном недобром лице. Он был самым молодым из собравшихся, но и самым чванливым. Остальные – попроще и подобрее. А этот, полковник Синтяев, каждый раз, когда появлялся у Колокольцева, старался как-то подколоть Ен Тхя, поставить на место, хотя молодой капитан никогда не нарушал субординации. – И чего ты держишь его у себя, Сергей? В штабе столько крепких молодцев-переводчиков, не то что этот, – и прищурил свои злые глаза, с усмешкой ожидая реакцию Ен Тхя.
– Что ты привязался к парню! – вскинулся Колокольцев. – Да ты… – и он выложил подряд несколько своих любимых тирад.
– Кончайте, мужики, – вмешался в разгорающуюся перебранку пожилой полковник. – Заводитесь с полоборота, как истерички. Давай, Сергей, излагай, зачем позвали капитана, – и он добродушно потянул Ен Тхя за рукав кителя, усаживая за стол.
– Тут у полковника Синтяева, – недобро посмотрел на того Сергей Макарович, – произошел казус с его переводчиком. Понимаешь, – немного конфузясь, продолжал Колокольцев, – недавно полковник Синтяев чихнул, а его переводчик, лейтенант Син, ну, ты его знаешь, небольшого ростика, выпалил: «Шоб ты сдох!». Как ты думаешь, откуда это у него? Сам он ни в какую не признается, кто его научил. И вот полковник хочет гнать лейтенанта. А это, сам знаешь, может кончиться штрафбатом. Парня жалко. Потому и решили спросить тебя. Может, ты знаешь, кто у вас такой умный учить лопухов таким вещам?
Ен Тхя сразу догадался, чьих рук это дело. Да и сам Сон Вон Су, переводчик генерала, со смехом рассказывал, как не раз подсказывал новичкам всякие штучки и как те попадали впросак. Этот Сон был неприятным типом. Он кичился, что учился на русском отделении университета имени Ким Ир Сена, почему его и взяли к генералу, а вовсе не потому, что он был знатоком русского языка. Но это не мешало выскочке, как его прозвали остальные переводчики советников, всюду бахвалиться и издеваться над молодыми товарищами. А случай с полковником Синтяевым по-настоящему возмутил Ен Тхя. Из-за этого «кясяки», собачьего сына, мог пострадать хороший парнишка Син.
– Я знаю, кто научил лейтенанта Сина, – выпалил Ен Тхя без всяких раздумий. – Это капитан Сон. Сон Вон Су, переводчик генерала. И не в первый раз так глупо подшучивает над другими переводчиками, которые знают русский хуже него. Правда, другие товарищи советники спокойнее реагировали на это.
Синтяев даже вскочил с места от такого нахальства капитанишки, но пожилой полковник силой заставил его сесть и спокойно произнес:
– Спасибо, товарищ капитан. Вы прояснили обстановку. Можете быть свободны. Кстати, вы отлично говорите по-русски. Где это вы так научились? Я бы…
– Но-но! – прервал его Колокольцев. – Как говорится, на чужой каравай рот не разевай. Иди-иди, сынок, а то эти шакалы…
Ен Тхя не дослушав о том, что могут сделать шакалы, вышел из домика и вновь расположился на скамейке. Он не чувствовал угрызений совести, что «продал» Сона. Если того накажут, так ему и надо. Не будет подличать. Но все же как-то было муторно на душе
Чтобы отвлечься от смутного недовольства собой, Ен Тхя вспомнил последние слова пожилого полковника. Да, он действительно уже неплохо говорил по-русски и впервые убедился в этом, когда переводил в больнице Монике Фелтон. Правда, переводил не лично ей, а ее переводчику, знающему русский и английский. Но именно этот немолодой уже человек с бородой, очень напоминающий Фридриха Энгельса на портретах, сказал ему:
– Молодой человек, вы хорошо говорите по-русски. Учитесь дальше. Это поможет вам всегда иметь кусок хлеба… с маслом.
Ен Тхя не понял, причем тут хлеб с маслом, но все же был горд за похвалу, как будто приятные слова ему сказал сам Фридрих Энгельс. И нужно сказать, что бородатый мужчина оказался провидцем. Знание языка сыграло немаловажную роль в резком изменении судьбы Ен Тхя.
